– Каков молодец!
– восхищался муфтий.
– Каков молодец!

– Он находит нужных людей. Засылает на землю Советов.

– Ой молодец!
– потирая ладошки, восклицал муфтий.

Значит, Махмуд-бек в тюрьме не сидит сложа руки.

И не ведает ссыльный муфтий, что имя его в эмигрантских кругах по-прежнему повторяется с

большим уважением. Ссылка прибавила авторитет Садретдин-хану. О муфтии стали говорить, как о

человеке, страдающем за правое дело, за счастье мусульман. Правда, не все почитатели Садретдин-

хана решались его навестить. Иные побаивались навлечь на себя гнев местных властей.

Но прошел год, второй, и к муфтию потянулись состоятельные эмигранты. Никто за этими гостями не

следил. Вероятно, местные власти решили, что старику стукнул восьмой десяток и он наконец

угомонился. Муфтий же забыл о своем возрасте.

В канун восьмидесятилетия приехал Шамсутдин, привез недорогие подарки. Муфтий, не скрывая

чувств, рукавом халата смахнул слезы.

– Ой молодец! Из тюрьмы...

– Он неплохо живет. .
– сказал Шамсутдин.

– Откуда деньги?

– Он подружился с русским агрономом, помог ему устроиться на работу. Вы знаете того русского?

– Да-да...
– торопливо проговорил Садретдин-хан.
– Все-таки прибрал его к рукам.
– И снова муфтий

радостно потер ладошки.

– Прибрал...
– ухмыльнулся Шамсутдин.
– Русский всю жизнь будет помнить Махмуд-бека. Давно бы

сгнил в зиндане.

– Ой молодец!..
– в который раз воскликнул муфтий.

Махмуд-бек действовал. И, конечно, от его имени.

А он?

120

После отъезда Шамсутдина муфтий невольно задумался о своем положении. Он щедро обещает

помощь, дает советы.

– Но сколько можно обещать!
– бормотал старик, уставясь на поблекший флажок.

Хозяин дома, заглянувший в этот момент в комнату муфтия, осторожно, на цыпочках ушел.

Садретдин-хан молил аллаха вернуть ему прежние связи, прежнюю власть, а то ведь в конце концов она

окончательно уйдет из рук. Кто-нибудь более смелый и сильный обвинит муфтия в старости, слабости,

бездействии, в пустых обещаниях. Это легко сделать.

Высокие покровители - турки, англичане, немцы, японцы - забыли о старике. А как нужно их доброе

отношение! И как нужны деньги!

Приезжал Аннакули Курбансаидов. Тяжело отдуваясь, громоздкий и важный, он с подчеркнутым

равнодушием осмотрел комнату. Взглянул на зеленый флажок и, кажется, усмехнулся, подлый человек.

Комната Садретдин-хана, конечно, не походила на штабной кабинет, где можно решать серьезные

вопросы, но ведь сам приехал... Никто его не звал. Муфтий не любил Аннакули. Рвется к власти... Всех

бы растолкал своими локтями...

Когда Аннакули начинает рассказывать, то багровеет и отводит глаза в сторону. Неприятно его

слушать...

А сейчас усмехается. Что на уме у подлого человека?

Все, кто приезжает к муфтию, высказывают свое огорчение по поводу несправедливостей, которыми,

увы, полон грешный мир. А вот Аннакули просто поздоровался. Даже без должного почтения.

– Что тебя привело в эту глушь?
– не очень вежливо спросил муфтий.

Аннакули удобней уселся, откашлялся. Он понял, что перебрал в своем непочтении. Муфтий не

любит широко расправленных плеч, ухмылок, небрежного тона.

Скрипнула дверь, и заглянул слуга. Около минуты он смотрел на муфтия, ожидая указаний.

Садретдин-хан будто не замечал слуги. И тот скрылся. Аннакули откашлялся, согнулся, стараясь скрыть

свой рост, не возвышаться над сухоньким старичком своей фигурой, пышущей здоровьем и силой.

Муфтий заметил перемену.

– Как ты живешь, мой сын?
– уже мягче спросил он.

Встретились два лиса. Один потрепанный, слабый, но закаленный в бесконечных стычках. Другой -

нагловатый, сильный, знающий себе цену, умеющий выждать свой час. Этот другой сейчас, вежливо

помахав хвостом, настороженно следил за каждым движением старика.

– Плохо живем, уважаемый муфтий. Очень плохо.

– Такова воля аллаха, - безучастно произнес Садретдин-хан и, прикрыв глаза, что-то прошептал.

– Да-да, - торопливо согласился гость.

Когда муфтий уходит от разговора, ничего путного не жди. А ему, Аннакули, нужно завтра

возвращаться вето-лицу и встречаться с капитаном Дейнцом. Немец ждет конкретных планов, настоящих