Шрифт:
А время крутило свое вечное колесо. Разбомбленное, обожженное лето уступило напору неизбежной
осени. Холодные, пронизывающие дожди ноября вышибли из воздух ха горькую гарь, прибили к земле,
превратили в черную жижу. Осень словно совершала черновую работу, готовила холст, который предстояло
побелить зиме. Но на холсты природы падали черные краски войны.
В начале ноября “Ультра” вдруг забуксовала. На стол ложились расшифрованные перехваты, из которых
трудно было извлечь какую-либо серьезную пользу. Правда, Геринг, видя, что бомбежки Лондона желаемого
эффекта не дают, стал переносить удары на другие промышленные объекты. Он по-прежнему пользовался
машиной “Энигма” — к счастью, видимо, доверял ей безгранично. “Ультра” приносила данные о готовящихся
налетах. Однако ценность сведений резко упала. Названия городов в приказах Геринга были закодированы.
Прочесть их за короткое время не удавалось.
Фред тяжело переживал неудачи своего детища. Конечно, Ян ему всей душой сочувствовал, но помочь не
мог.
И вдруг 14 ноября “Ультра”, словно перестав капризничать, выдала приказ Геринга с прямым названием
города. Скорее всего, допустил ошибку шифровальщик-отправитель: забыл закодировать название.
Приказ предписывал пятистам бомбардировщикам люфтваффе совершить налет на город Ковентри,
стереть его с лица земли. Это был акт фашистского терроризма. Месть Геринга за свои неудачи обретала
кровавую беспощадность. Пятьсот бомбардировщиков на один небольшой город… вообразить трудно!
Фред почему-то сразу подумал об Арчибальде Коллинзе. Ему представился мудрый, спокойный человек с
благо родной осанкой, который при ходьбе так элегантно опирается на трость… Первой мыслью было скрыть
шифровку от Яна. Потом передумал. В конце концов, именно Фред нес перед начальством ответственность за
надежность Яна. Теперь представился случай проверить выдержку поляка. Фред решился на открытый шаг не
из сочувствия к своему подопечному, а из жестокого правила профессионалов — проверять при каждой
возможности…
Фред молча положил бланк на стол Яна. Ян пробежал глазами текст. Лицо его изменилось. Побледнели
даже мочки ушей.
— Как же быть, Фред? — Он впервые назвал шефа по имени. — Может, как-то связаться с отцом?..
Фред забрал бланк, положил в папку.
— Ян, вы знаете наши условия. Наберитесь мужества — увы, больше ничего не могу посоветовать… Я
срочно должен доложить Черчиллю.
Фред торопливо покинул комнату. Ян потер ладонями виски. Отец, отец… Собирались с Кристиной еще
раз навестить его, да не получилось. Два письма написал и два получил. Отец был всем доволен, кроме военной
формы Кристины. “Боюсь, что платье цвета хаки — не самый лучший наряд для твоей жены. Он препятствует
вам стать родителями, а мне наконец сделаться дедом. Скорее бы кончалась проклятая война. Драк я
насмотрелся на своем веку. Лично я сыт ими по горло”. Одно из писем он подписал “Батя”. Батя… От этого
слова на Яна повеяло незнакомым, всегда волнующим дыханием прародины. О живописном селе под тополями
с тихой задумчивой речкой Ян слышал от отца неоднократно. Взрослея, он с каждым годом испытывал все
большее влечение побывать когда-нибудь в этом селе. Ведь там, если верить некоторым рассказам и слухам,
ныне живут по-новому, земля принадлежит крестьянам. Впрочем, как это обстоит на самом деле, Ян смутно
себе представлял.
Сейчас, прочитав расшифрованный приказ Геринга, Ян — в который раз уже за последнее время! —
ощутил свое бессилие перед глупым устройством мира. Кто-то где-то и почему-то крутил колесо событий по
своей дьявольской прихоти. Яну предоставлялась лишь одна “привилегия”: быть песчинкой в поднятой кем-то
гибельной буре. Но ведь его, как и тех, кто в угоду страстям и амбициям бросал человечество на костер войны,
тоже родила женщина по тем же законам природы. Он имел такое же право пользоваться жизнью. Впрочем, как
раз с этим его правом никто и не считался. Подобные мысли будоражили Яна. Совесть начала все настойчивее
ставить вопросы, на которые следовало искать ответы.
Между тем Фред нервничал по-своему. Радиограмму расшифровали к 15. 00. Убийство было назначено