— Терпеть не могу веревок, — проворчал Черчилль, усиленно посасывая сигару.

Командир африканеров долго что-то выяснял с Холдейном, затем вернулся и приказал молодому буру:

— Арчи, ты его взял, ты его и повезешь в Преторию. Он, оказывается, важная птица. Пусть его в столице

и вешают. Тем более что тут и дерева подходящего для его комплекции не найдешь…

Уинстона вместе с группой пленных солдат отправили в Преторию. Везли лошадьми на вместительных

крытых брезентом повозках. По дороге Черчилль и молодой охранник разговорились.

— Бьюсь об заклад, вы не голландец.

— Угадали, мистер.

Арчи говорил по-английски плохо, но Черчилль без усилий понимал его.

— Откуда вы?

— О! Очень далеко. Отсюда не видно. Есть такая земля — Украина.

— Украина? Это Польша, что ли? Ах, нет, это Россия, я вспомнил.

— Украина — это Украина.

— Как вы сюда попали?

— Трансвааль, Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода… — вполголоса пропел Арчи. И добавил:

— Если победим вас, англичан. Тогда свобода.

— А чем мы хуже этих ваших… африканеров? — усмехнулся Черчилль.

— Вы отнимаете у нас земли. Только дело не в этом. Вы не оставите нас в покое. Вам нужны камушки.

Как ото? Алмазы! И желтый металл. Ради них вы готовы убивать…

— А вы не убивали, Арчи?

Арчи отвернулся, долго молчал. Когда снова взглянул на Уинстона, глаза светились вызовом.

— Да, я убил. Вам хочется знать? Скажу. Все равно унесете в могилу. Вы никогда не были рабом? Я —

был. Но мне повезло. Я полюбил молодую госпожу. Она была полька, дочь нашей помещицы. Она была очень

красива. Она научила меня говорить по-польски и немного по-английски. Она пела песенку: “Трансвааль,

Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода…” А потом отец ее узнал о наших отношениях. Кристина

предупредила меня, чтобы я бежал, иначе несдобровать. Помещик крепко напился, ударил Кристину хлыстом

по лицу. Она потеряла глаз. Тогда я взял топор и подстерег его. И бежал с Украины. Я не знал, куда надо бежать,

где искать счастья. Но я помнил слова песенки. И вот я здесь… Что вы еще хотите знать?

— Интересно, кто меня будет вешать — вы или другой?

Арчи прищурился, потом отвернулся и надолго замолчал, глядя, как мимо плывут причудливые пейзажи с

изредка возникающими селениями племен готтентотов.

Черчилль тоже долго молчал. Потом почему-то вздохнул и весело сказал:

— Ладно, не вешайте нос, Арчи. У меня впечатление, что мы с вами ровесники. Вы какого года?

— Семьдесят четвертого.

— Ну что я говорил?! — воскликнул Уинстон. — А в каком месяце?

— 30 ноября.

— Только этого не хватало… — пробормотал Черчилль.

— Выходит, вы тоже?! — искренне изумился Арчи. — Ну и дела…

В Претории пленных поместили в здании образцовой государственной школы. Черчилля заперли в

отдельную комнату на первом этаже. Это ему не понравилось. Понимал что участие в боевых операциях грозит

ему смертным приговором. Охранял его по-прежнему молодой Арчи и еще двое неразговорчивых африканеров.

С Холдейном Уинстон встречался только во время коротких прогулок по школьному двору. Уинстон стал

подумывать о побеге и начал уговаривать капитана присоединиться к нему. Офицер не возражал, но не видел

реальных шансов на успех.

Как-то днем зарешеченную комнату Черчилля посетил один из руководителей буров. В ответ на

настойчивое требование Черчилля освободить его бур без улыбки сказал:

— Чего захотел! Нет, старина, мы не каждый день берем в плен сыновей лордов… Погоди…

Не закончив мысль, он покинул комнату, в которой повеяло близким дыханием смерти.

А перед вечером заглянул Арчи. Он прикрыл дверь, странно взглянул на пленника и тихо произнес:

— Вот что, мистер. Вам надо бежать. Они там спорят… некоторые боятся мести англичан. Но главный

настаивает на петле.

Черчилль невольно ощутил стеснение в горле. Однако взял себя в руки.

— Легко сказать, приятель, — надо бежать. Но как?

— Когда стемнеет, я принесу одежду бура. А вы свою уложите на кровать так, как будто спите. Я помогу

вам перебраться через забор. Остальное… как повезет.

Черчилль с некоторым недоумением смотрел на Арчи.

— Послушайте… почему вы, черт возьми, решили мне помочь?. Ведь я…