На глазах у замерших гостей помощник профессора взял скальпель и медленно сделал несколько надрезов на руке врача. Из достаточно глубоких ранок выступила кровь.

– Почти не чувствую, товарищ Верховный Главнокомандующий, - спокойно проговорил подопытной, наблюдая за манипуляциями врача, зашивавшего рану нитками.
– Щекотно только немного.

Сталин смотрел на него и нахмурился. Его вдруг неприятно поразила, только что пришедшая ему на ум мысль. «Они ли это? Остались ли они теми, кем были до этой чертовой процедуры... Внешне люди, а внутренне кто? Остались ли они нашими? Вдруг это уже враги».

– Давайте отойдем, Александр Александрович, в сторону, - стоявший рядом с ним охранник забеспокоился, почувствовав напряжение в голосе Верховного.
– Не будем мешать экспериментам.

Они отошли в дальний угол палаты, оказавшейся на удивление просторной.

– Товарищ Вишевский, а не могли ли эти желуди на них как-нибудь отрицательно повлиять? Как вы думаете?
– лицо врача сначала застыло в недоумении.
– Поставим вопрос иначе... Остались ли они преданы Партии и Правительству Советского Союза, товарищ Вишневский?

– Я..., я не совсем понимаю, товарищ Сталин, - профессор не сразу сообразил про что его спрашивают.
– Вы имеете ввиду, повлияло ли это на их лояльность... Товарищ Сталин, их поведенческие реакции никак не изменились. За ними ведется тщательное наблюдение и любые изменения фиксируются... Ничего из ряда вон выходящего мы не наблюдали. Они демонстрировали совершенно обычное поведение. Разговаривали, шутили... Вон заигрывали с медсестрой... Конечно, здесь нужно заключение квалифицированного психиатра, но я уверен, что эти новообразования не коснулись мозга и, в первую очередь, отразились на внешнем состоянии пациентов...

Вдруг рядом с ними раздалось негромкое, но настойчивое покашливание. Кто-то определенно привлекал их внимание, что было уже само по себе необычно.

– Это вы?
– чуть не воскликнул Вишневский, едва бросил взгляд в сторону нового собеседника.
– Вы... Что вам здесь надо, Костромской?

Сталин, удивленный столь яростной реакцией всегда невозмутимого врача, повернулся направо и увидел невысокого мужчину в белом халате с огромной копной непослушных волос на голове.

– Я дико извиняюсь, - чуть картавя, проговорил тот, увидев, что на него обратили внимание.
– Как честный советский гражданин, я не мог не вмешаться в ваш разговор, услышав, как вы говорите не совсем правду дорогому Иосифу Виссарионовичу...

Профессор просто остолбенел. На его лице застыли дико выпученные глаза, искривленный в немом крике рот... Это была статуя несправедливо оскорбленного Зевса, который только что подарил людям жизнь...

– Я... лгу? Да ты... деревенский неуч..., идеалистический выкормыш..., - Вишневский с трудом подбирал слова, пытаясь как-то выразить обуревавшие его чувства.
– Бездарь! Как у тебя только язык поворачивается такое говорить, - он уже практически забыл о своем прежнем собеседнике.

– Не надо говорить так много плохим и неправильных слов, уважаемый профессор, - мягким успокаивающим голосом говорил Костромской.
– Я должен представиться... Я Костромской Аристофан Митрофанович, бывший учитель уездной земской гимназии и тоже имею что сказать по этому вопросу.

– Товарищ Сталин, - негромко проговорил ему в ухо, быстро среагировавший нарком.
– Он тоже привлекался наркоматом для изучения старого образца. С нами сотрудничает довольно давно... И он знахарь..., - слово «знахарь» нарком почему-то произнес с ярко выраженным акцентом, от чего оно приобрело какой-то негативный оттенок.
– К нему ходят и многие из наших, товарищ Сталин..., - последней фразой нарком дал понять, что фигура этого человека с внешностью чистокровного одесского еврея не так однозначна, как кажется на первый взгляд.

– Значит, товарищ Костромской, вы не согласны с товарищем Вишневским?
– спросил Сталин, из под прищуренных бровей рассматривая нового собеседника.
– И что же вы думаете по интересующему нас вопросу?

Тот немного помялся, не зная куда пристроить свои несуразно длинные руки. Его крупные пальцы то прятались в карманы халата, то норовили сцепиться в замок.

– Я, товарища Сталин, больше смотрю на все это с практической точки зрения, - при этих словах руками он изобразил что-то такое округлое в воздухе.
– Так сказать ближе к жизни.

86

Крупный битюг мерно вышагивал, практически без усилий вытягивая повозку.

– Вот она, родимая, господин лейтенант, - радостно бормотал возница — высокий парень с детским лицом дебила.
– Я тута почитай все знаю. Эти места чай все исходил свои ножками... Вы, господин лейтенант, не смотрите что дорога такая неухоженная. Он аккурат к старой гати ведет. В свое время тут не протолкнуться было...

Шеер заинтересованно повернул голову. Слова о былой многолюдности дорожного тракта показались ему достаточно занимательными, чтобы немного отвлечься от этого бесконечно сидения.