— Очень просто. Вы же сами велели отдать две последние канистры. — И добавил: «кхе-хе!» — будто заразился от кого-то не очень приятной болезнью. — Сами!

Это, конечно, была правда. Но при чём здесь две канистры, неужели опустели танки?...

— Не может быть! — выдохнул Моряков.

Но всё так и было. «Даёшь!» чихнул — и

остановился.

— Две канистры, конечно, фигня, — вступил в разговор могучий механик Мишкин,

между тем как Петькин вдруг нырком скользнул в трюм. — А в общем всё естественно. В Океанске нам залили с гулькин нос, а в Жюлькипуре, за «зелёненькие», прихватили с бобкин хвост и тем поделились в Антарктиде с полярниками. Правда, обратно до Жюлькипура я всё-таки надеялся дотянуть. Но, виноват, просчитался...

— Да, ситуация, — сказал Моряков и хотел что-то добавить, но тут второй раз за один вечер переменился в лице и крикнул: — Ничего себе! Вы только подумайте! Это же безобразие!

Заглядывавший в трюм Верный вдруг дёрнул хвостом, зарычал и прямо над трюмом задрал заднюю лапу!

Там загрохотало, раздался приглушённый крик: «Ну я тебе!» — и все, переглянувшись, увидели Петькина, прятавшего между ящиками ещё несколько зелёных пузатеньких бачков...

— Вот это Верный, — изумился Мишкин, глядя, как пёс с явным презрением устраивается рядом с пингвинами.

— Вот вам и утечка горючего! — вспыхнул Перчиков.

— Вот вам и боцман! — усмехнулся Солнышкин. — Ничего себе — боцман.

— С этим надо немедленно разобраться, — сказал смущённо Моряков, отводя глаза от выбирающегося из трюма Петькина.

— Лучше бы разобрались с хулиганским поступком вашего Верного, — отряхивая брызги с бушлата, проворчал Петькин.

— А что разбираться! — возмущённо заявил Челкашкин. — Просто порядочный морской пёс естественным путём выразил наше общее отношение к вашему антиобщественному поступку!

— Хулиган! — рявкнул Петькин, вытираясь рукавом. Он хотел послать вслед псу какую-то угрозу, но трусовато промолчал, боясь, как бы его не дотумкали. Он не только укромненько пристроил несколько своих канистр, но и по шлангу откачал за «зелёненькие» кое-что Ваське, торганувшему рыбкой при встрече с иностранцами.

— Так теперь-то есть горючее? — глядя на обнаруженные канистры, спросил у Мишкина Моряков.

— Этих подмоченных канистр нам не хватит до ближайшего клочка земли при самой большой фантазии, — вздохнул Мишкин. — Даже при поддержке Верного.

Моряков всё это отлично понимал, но старому капитану не хотелось расставаться хоть с какой-то надеждой и осознавать всю неожиданную безвыходность положения.

— Зачем же вы всё это сделали? — спросил он снова, повернувшись к Петькину.

— На всякий случай! — по-кошачьи огрызнулся Петькин, подтягивая штаны.

— На какой ещё всякий? — с презрением спросил Солнышкин. Он-то и заметил валявшийся в стороне шланг. Петькин и раньше то в Океанске, то в Японии спускал за борт тяжёленькие канистры. — На какой «на всякий»?

— Для одиночного плавания! Если придётся добираться в одиночку. Теперь каждый сам по себе! — крикнул злобно Петькин.

— Ха-ха! — возмутился Солнышкин. — В одиночку, верхом на канистре!

— Хорошо и быстро! — съехидничал Мишкин. — Особенно, если подпалить сзади.

— Конечно! Он на канистре, Перчиков на индивидуальной ракете, Борщик верхом на плите, а мы, оставшиеся, верхом на динозавре. А может, если хотите, на индивидуальные куски порежете палубу! А?! — негодовал Челкашкин.

Но с этим, даже в шутку, Солнышкин был не согласен!

Да и другие вроде бы тоже.

Динозавр приподнимал голову из открытого трюма, прислушивался и качал головой, потому что за свою многомиллионнолетнюю историю впервые принимал участие в таком серьёзном собрании.

— Даже он не хочет в одиночку! — показал пальцем на динозавра доктор. — А вы!

— Дать бы ему как следует! — усмехнулся огромный Мишкин.

— На канистру — и за борт! — сипло прокричал с мостика поднявшийся туда Пионерчиков.

— Кормить с утра до вечера некоторыми витаминчиками, — добавил Челкашкин.

А Федькин отодвинул подальше обломок костыля.

— Да, всё это справедливо! — подтвердил Моряков, поглядывая на огромную луну, будто ждал от неё какого-то ответа.

— А вот куда и как мы будем теперь добираться? — словно проговаривая его мысли, спросил Челкашкин.

— Ума не приложу, куда идти, что делать, — произнёс Моряков. Он похлопал себя ладонью по могучему лбу и зашагал от борта к борту. Пароход зашевелился, как поплавок.