— Ты кто? — спросил артельщик и, услышав рассказ маленького Тома о том, что случилось с ним на палубе, вскочил и зарычал:

— Такого маленького, такого доброго — в карцер? А я, негодяй, отдал в руки таких людей целый остров, целую команду, целую палубу, из-за каких-то дурацких «зелёненьких»! Ну ничего! — крикнул он. — Я ещё искуплю свою вину. Мы ещё вырвемся на свободу!

И, разогнувшись, он стукнул плечом в борт так, что всё на палубе загрохотало.

Стёпке уже давно — целые сутки! — то и дело хотелось быть со всеми, по-хорошему дружно подраить палубу, поштурвалить, просто вбить куда надо хороший гвоздь и за столом у Борщика вместе со всеми весело

поработать ложкой. Только старые дурные привычки почему-то вмешивались и мешали этому.

Но теперь всё! Теперь этим привычкам конец! И он, разлетевшись, бросался на стены так, что наверху дрожала труба, качались мачты и хлюпали задрайки иллюминаторов.

Но вдруг он остановился, подбежал к иллюминатору и потянул носом: что-то привлекло его внимание. Он посоображал, ещё раз подёргал ноздрями и, весело хлопнув в ладоши, закричал:

— Ура! Ура! Наши!

Потому что в этот момент к борту на Землячке и Сынке подкатила команда спасателей. И, проплывая на Сынке, кок Борщик открыл кастрюльку с родным борщом, а из кармана его халата так и пахнуло остренькими кончиками родного зелёного лука.

НЕКОТОРЫЕ ОШЕЛОМИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Ещё издалека Солнышкин увидел на борту «Хапкинса» Пита Петькинсона, а рядом с ним солнечного художника; у них под глазами — у одного слева, у другого справа — горело по хорошему синяку. Это они, как и положено честным порядочным людям, хоть и безрезультатно, а вступились за несчастного пленника.

— Они подвергли вашего приятеля бесчеловечным пыткам! — крикнул сверху Петькинсон, не представляя, что именно он чуть не влепил пленнику в джунглях хорошую порцию дроби.

— Ужасным! — добавил художник, потирая глаза.

— Но где он? — спросил Солнышкин.

— С левого борта. Там ещё должен виднеться солнечный свет! — объяснил художник, которому удалось передать маленькому Тому последний клочок от собственных брюк с сиявшим на нём солнышком.

Спасатели стали присматриваться, но изнутри судна раздалось такое буханье и уханье, а следом послышался радостный крик «Наши! Наши!», что не было необходимости искать там солнышко, хотя какой-то свет из одного иллюминатора точно пробивался наружу.

— Ты жив, Стёпа? — крикнул Федькин.

— Жив! — отозвался артельщик. — Мы оба живы!

—Держись! Выручим! — буркнул Петькин.

В это время наверху послышались встревоженные рыки, и на палубу, потрясая мускулатурой, вывалились четыре Джека. Солнышкин тихо скомандовал:

— Борщик, на правый борт!

И, распахнув свои кастрюльки, Борщик бросил в атаку все свои запахи, отвлекая на себя носы, а значит, и мускулы противника.

Тем временем Землячок прижался боком к борту, Солнышкин забросил в иллюминатор конец верёвки, которую держал в руках, и шепнул:

— Лезь!

Но из карцера, к общему удивлению, раздалось:

— Сначала его!

И сквозь иллюминатор просунулась курчавая весёлая голова* а там и сам маленький поварёнок вывалился прямо на руки Федькину и Петькину.

Впервые Стёпка раньше подумал о ком- то другом!

— Быстрей, — торопился Солнышкин, понимая, что Борщику приходится нелегко.

— Лезу, стар-раюсь... — запыхтел Стёпка, но, едва выбрался наполовину, застрял и замахал руками:

— Тащи, Солнышкин!

Солнышкин потянул — но ничего не вышло. Он дернул ещё и ещё раз, но Стёпка застрял ещё прочней.

— Держись, сейчас! — сказал Солнышкин и, развернув Землячка, помчался к другому борту.

Бывалому киту не нужно было отдавать команды и приказы. Он отодвинул носом Сынка и приложился к борту боком: р-раз! Все на судне подпрыгнули. Он приложился — два! И все четыре Джека, Петькинсон и художник взлетели вверх. А Стёпка сквозь лопнувший обруч иллюминатора ринулся в загудевшую воду.

Через минуту Солнышкин втаскивал Стёпку на спину Землячка, а артельщик виновато вскрикивал:

— А всё я, всё я! Нет на меня хорошей палки!

— Почему нет? Есть! — сказал Федькин и показал артельщику обломок уже ненужного костыля.

— Тогда бей! Бей! — всхлипнул Стёпка. — Я ведь всех продал, я подписал такую дрянную бумагу! А всё из-за этой эйфории, из-за этого бырродррычания!

— Из-за чего?

— Из-за брр-дрр! Из-за этой музыки кругом пошла голова. — И Стёпка изобразил пальцем настоящий водоворот.

— Ну я им сегодня устрою, я им устрою! — решительно воскликнул Федькин, которого давно не видели в таком воинственном настроении. Он и без этого собирался сегодня спеть для всех на карнавале и не за «зелёненькие», а так, от всего сердца! Но ему тоже портило нервы это настырное дырроб- ррычание! И он взял гитару наперевес, словно готовился к атаке.