ствовалось, что роль недоброго оповестителя была ему

неприятна.

Академиста* Хетагурова Исеев очень мало знал, что-

бы заметить в нем «божью искру». Обыкновенно уче-

ники исключались без всякого предупреждения — прос-

то вывешивались «скорбные списки». Поэтому вызов

Хетагурова к Исееву одноклассники истолковали как

проявление особого внимания к воспитаннику-горцу.

В какой-то мере они были правы. Но главным образом

Петр Федорович выполнял повеление высшего началь-

ства: не спеша, с возможной осторожностью, под бла-

говидным предлогом избавиться от «вышепоименован-

ных воспитанников» путем перевода их в вольнослуша-

тели. Он не ведал о секретном письме из канцелярии ми-

нистра внутренних дел на имя вице-президента акаде-

мии о прямой или косвенной причастности некоторых

учеников к революционным студенческим кружкам.

В числе нежелательных лиц был Константин Хетагу-

ров, автор «предерзостных» бунтарских стихов, читан-

ных им самим на земляческих вечерах студентов.

Исеев в эти дни был чем-то озабочен, как будто пред-

чувствовал печальный исход начавшейся в академии

ревизии — ссылку в далекую Сибирь, где ему и суждено

закончить свой век одинокому, всеми забытому.

Некоторое время Хетагуров молча смотрел в окно, за

ним качались плакучие ветви и сгущалась ненастная

муть. В темных глазах отразилась печаль, растерян-

ность, чуть заметная линия пролегла по высокому

лбу, оттененному черными кудрями. Мягкие юношеские

усы дрогнули: хотел что-то сказать, но сдержал себя,

боясь, что будет резким, непочтительным.

Как же так? Ведь он не окончил полного курса Став-

ропольской гимназии, и в столь короткий срок ему не

сдать всех экзаменов по наукам, которых он не изучал.

Быть вольнослушателем? Но тогда придется платить за

посещение лекций, выплата стипендии, назначенной из

горских штрафных сумм**, прекратится. Перевод вволь-

* Так официально именовались ученики Академии художеств.

** Штрафные суммы /собранные штрафами/ предназнача-

лись для благотворительных целен.

8

нослушатели может повлечь за собой выезд из столицы.

Значит, конец мечте...

И ведь совсем недавно его любимый учитель по клас-

су гипсовых голов, адъюнкт-профессор Павел Петрович

Чистяков, говорил о том, что непременно нужно добить-

ся положения программиста* — работа в мастерской,

казенная натура** и стипендия пятнадцать рублей в

месяц... Вспомнились слова Чистякова: «Вы должны

внести в эти стены свежий ветер горных ущелий...» И

вдруг — исключение.

— Мой долг — предупредить вас, — тихо сказал

Исеев.

— Но, Петр Федорович,— сдержанно возразил Хета-

гуров, — я с отличием сдал экзамен при поступлении

в академию. А теперь...

— Теперь многое изменилось, — подхватил Исеев,

разводя руками. — Извольте сдавать еще раз. Так ре-

шил Совет академии.

— Что же делать?

— Попробуйте обратиться с прошением к его сия-

тельству. Впрочем, он неумолим и едва ли разрешит

отсрочить экзамен.

Чуть заметным наклоном головы конференц-секретарь

дал понять, что аудиенция окончена.

В одном из коридоров, около двери рисовального клас-

са, Коста едва протиснулся сквозь пеструю и шумную

ватагу вольнослушателей. Они ждали, когда откроются

двери, чтобы захватить лучшие места у натуры или хо-

тя бы не остаться вовсе без места. Острый взгляд Хетагу-

рова отметил бледного человека с водянистыми, рыбьи-

ми глазами и жиденькой бородкой с проседью. Этот

«вечный» вольнослушатель держал в костлявых руках

раскладной стул.

«Пасынки академии», — подумал Коста, оделся и

вышел на улицу. На пристани против главного подъезда

мокрые сфинксы с головами фараона Аменофиса III,

казалось, ежились под колючим дождем. Коста вспом-

нил, что сфинксы были привезены из Фив: «Каково им,

обитателям знойного Египта, в русской столице!»