* Программист — ученик, получивший право участвовать

в конкурсе на золотую медаль за лучшую картину.

** И а т у р щ и к и и л и модели для живописцев и скульп-

торов.

9

Только пятый час, но на Исаакиевском мосту и

вдоль набережной уже маячили бледно-желтые круги

вечерних фонарей.

Хетагуров поднял воротник легкого пальто и зашагал

на четвертую линию. На душе было смутно.

В маленькой мансарде его ждал обед, приготовленный

кроткой набожной старушкой Анной Никитичной. Коста

погрел руки у железной печки. Потом переоделся в се-

рую будничную черкеску, костюм бережно повесил на

спинку узкой железной кровати.

В который раз приходила одна и та же мысль: «Что

бы ни произошло, нужно выдержать все невзгоды, не

бросать академии. Что бы ни было—выдержать!..»

Снял нагар со свечи — лучше осветилось бедное уб-

ранство мансарды. На стене у кровати — выцветший от

времени французский гобелен с какой-то пастушеской

идиллией, над ним портрет Лермонтова в форме пору-

чика Тенгинского пехотного полка. В углу на мольбер-

те — неоконченная картина «Дети-каменщики», рядом —

старый шкаф с книгами...

Пора собираться на вечернюю лекцию. Коста протя-

нул руку к черной косматой бурке. Взгляд упал на пода-

рок отца, красивый кубачинский кинжал. Одеть или нет?

Подумав, пристегнул его к другому осетинскому поясу.

Лекция затянулась. Читал ее Лев Слонимский, су-

хонький, подвижной старичок — очки в золотой оправе,

бородка клинышком.

— История как наука в истинном смысле этого слова

есть нелепое понятие, — говорил он, немного шепеля-

вя.— Безотчетные мнения и распоряжения нескольких

великих правителей вершат судьбами нации...

Обычно внимательно слушавший преподавателя, Хета-

гуров на этот раз записывал в тетрадь для лекций одну

за другой стихотворные строки.

— Время от времени возникают критические положе-

ния, — продолжал старичок, — сражения, внутренние

перевороты, в которых малейшие случайности могут из-

менить ход событий... Говорят, что история Европы за-

висела одно мгновенье от того, заметит или не заметит

часовой на корабле Нельсона корабль Наполеона, про-

ходящий невдалеке...

10

То дум моих бремя,

То вещий фаидыр*

Несу я, как семя,

Поэзию в мир,—1

с увлечением писал Коста. А рядом с ним добросовестно

отсыпался круглолицый блондин в форме мичмана. По

всем признакам, он был вольнослушателем. Каким вет-

ром занесло моряка на лекцию о законах истории, обя-

зательную только для учеников, Хетагуров понять не мог.

Долго еще расглагольствовал Лев Слонимский о не-

ясных законах истории, пока, наконец, сам не запутался

в них.

В перерыве мичман куда-то исчез. Возвращаясь до-

мой, Хетагуров еще издали узнал его. Мичмана окружи-

ли какие-то подозрительные люди. Он был пьян, без фу-

ражки, что-то бурчал себе под нос, а маленький провор-

ный человечек в потертой куртке мехом вверх старатель-

но стаскивал с него дорогой офицерский плащ.

Хетагуров пронзительно свистнул, распахнул бурку —

сверкнуло золото кубачинского кинжала. Грабители ис-

чезли.

Подошла группа учеников. Оттирали мичману уши,

приводили в чувство, спрашивали, где живет. В ответ

он бубнил что-то невразумительное о черных очах...

Коста жил ближе всех — пришлось взять моряка к се-

бе. Всей гурьбой тащили его по ступенькам крутой

лестницы. Старушка хозяйка встретила гостей безропот-

но: при жизни своего мужа, моряка и гуляки, она при-

выкла ко всему.

Мичмана уложили на кровать, а Коста почти до рас-

света просидел за столом, написал большое письмо

отцу, Левану Елизбаровичу, в селение Георгиевско-Осе-

тинское и закончил стихотворение «Надежда», начатое

на лекции. На исходе ночи вздремнул, положив голову

на папаху.

Утром познакомились.

— Владимир Владимирович Ранцов, — как ни в чем