Костя прочитал вслух: «Японский факир Коноэ. Только

три дня! Мировая слава! Усыпляет желающих из публи-

ки и выведывает их семейные тайны. Глотает ножи,

шпаги и живых лягушек. Заключительный номер оста-

ется в тайне. Плата за вход — куриными яйцами».

— Пойдем, а? — спросил Костя. — Попросим у Зна-

уркиного дедушки несколько яиц...

— Не даст он яиц.

— Да ведь можно «попросить», когда около яиц

никого не будет близко — ни курицы, ни дедушки...

— Ха! Клянусь, мы посмотрим театр! — ответил Ах-

метка, повеселев.

У осетинского кладбища, где, по словам Знаура, жил

его двоюродный дед, ребята попытались распросить у

прохожих о Дзиаппа, но никто ничего не знал. Они были

около большого кирпичного дома, когда послышался

скрежет железной калитки, и на улицу вышел сухой

крючковатый старик. Он был одет в дорогую, но уже

не новую офицерскую черкеску серого тонкого

сукна.

— Скажите, дедушка, где живет дедушка, которого

зовут Дзиаппа? — учтиво спросил Костя.

—А зачем он тебе? — старик сузил глаза, вытянув

розовую морщинистую шею.

— Мы друзья его внука.

— Друзья... Ты урышаг?

— Да, русский,—ответил Костя.

— Гм. А этот, ободранный, — ингуш? Не так ли?

Костя и Ахметка смущенно молчали.

— То-то же, «друзья»...

Как бы вспомнив о чем-то очень важном, старик

поднял вверх полусогнутый указательный палец, много-

значительно крякнул и скрылся за дверью калитки. Че-

рез минуту он вернулся.

— Для чего вам нужен Дзиаппа? — спросил он, под-

ходя к ребятам и как-то странно глядя на них.

— Мы хотели переночевать, пока придет Знаур,-—г

ответил Костя.

104

— Знаур?.. Гм. Переночевать... О, аллах всемогущий!

Каких гостей ты послал мне...

Тихим, крадущимся шагом старик приблизился к

друзьям и, вскинув руку с нагайкой, которую он прятал

за спиной, коршуном набросился на них.

— Вот тебе, проклятый ингуш! Так! Так! Так! Еще!

Еще!.. Вот тебе, русский поросенок, получай! Р-раз..

Удары градом посыпались на ребят. Сначала, опе-

шив, они лишь заслонялись руками, а потом пустились

наутек. Дзиаппа не по-стариковски резво погнался за

непрошенными гостями, норовя еще раз пройтись плет-

кой по спине Ахметки.

Очнувшись, наконец, далеко от кладбища, ребята

приостановились и перевели дух.

— Понял теперь, голова садовая? — поучительно

сказал Костя. — Слышал, как он твоего аллаха вспоми-

нал? Тоже в кирпичном доме живет, как и твой Рахим<

бей. Паук, контра...

— Старый собака... По самому уху зацепил... Куда

пойдем теперь, Костя?.. Где будем искать теперь «меду»,

скажи?

— Пойдем в парк, под лодку. Я там спал в прошлом

году. Хорошо, тепло на сухих листьях. Идем! Сам потом

спасибо скажешь.

Осень двадцатого года во Владикавказе многим на-

поминала канун гражданской войны. Как и в те тре-

вожные дни, по городу ходили зловещие слухи, соверша-

лись грабежи и убийства. В горах появлялись мелкие

банды и одиночные абреки, пользующиеся славой не-

уловимых.

По Военно-Грузинской дороге можно было ездить

лишь большими вооруженными группами, да и то толь-

ко днем.

Вся оставшаяся после деникинской оккупации не-

чисть — переодетые белые офицеры, полицейские, тю-

ремщики, попы, спекулянты, конокрады, фальшивомо-

нетчики, торговцы кокаином, просто уголовники без оп«

ределенной специальности, — это пестрое, шумливое на*

селение закопошилось, подняло голову, всем своим безо-

бразным и наглым видом говоря: «Нет никакой власти,

кроме нас. Мы — власть».

105

Многие завсегдатаи кафе-шантанов самоуверенно

утверждали: «За нашей спиной — железный барон. Толь-

ко он развернется—конец большевикам...» Даже на

главном, Александровском проспекте, в ресторанах и

третьеразрядных кабаках черносотенцы и обыкновенные

хулиганы открыто пели царский гимн и воровские песни.