– Все в пропасть скатится, – сказал он.

– Почему?

– Вы не слишком богаты.

– Но мы сильны.

– Америка не слабее вас…

Мы поговорили об истории, о мудрости некоторых правителей.

Когда в 77-78-х годах прошлого века Россия выиграла войну у Турции, и шел процесс, предваряющий заключение договора с турками, то Вена, Берлин, Париж, Лондон оттягивали подписание этого договора, чтобы ослабить и турок, и, главным образом, Россию.

– А мы, – продолжал он, – к тому времени разгромили английский экспедиционный корпус. И наш эмир со своими визирями, не колеблясь, решил ехать в столицу северного соседа, просить, чтобы этот сосед стал патроном Афганистана, чтобы прикрывал своим могуществом его существование. Собрали большие дары, золото, серебро, пушнину, старинное оружие, и сам шах возглавил эту делегацию. Его где-то у Термеза встретил генерал-губернатор Оренбурга, имевший из Петербурга указание как можно дольше возить этого шаха по стране, по историческим местам, с тем, чтобы потом, когда уже будет заключен договор с Турцией по Болгарии – дабы не обострять отношение с Англией, – привезти его в Петербург. Оренбургский губернатор долго возил этого шаха. К несчастью, у него воспалилась нога, вспыхнула гангрена, и шах, заболев, скончался. А в Кабуле произошел переворот, пришла другая власть, и Афганистан остался по-прежнему самостоятельным, без патронажа северного соседа и вне зависимости от Англии, которая господствовала тогда над соседней Индией.

Я знал об этом из дневников Дмитрия Алексеевича Милютина, тогдашнего военного министра России, любимца Александра II. Но мой собеседник сделал из рассказанного далеко идущий вывод.

– А вы пошли не только на то, чтобы взять Афганистан под патронаж, но и победить его решили.

Я ответил, что ваше, мол, руководство 12 раз просило о вводе войск в Афганистан.

– Это руководство такое же глупое, как и ваше.

Вести беседу в таком духе я больше не мог. Поэтом резко его оборвал:

– Все равно рано или поздно мы победим.

– Нет. Афганистан победить нельзя. Афганистан можно только купить. А вы – беднее и нефтяных королей, и беднее Америки…

Спустя некоторое время эту же самую мысль мне выскажут еще два человека…

Мне не хотелось в беседе с отцом Бабрака остаться как бы побежденным. И я делал ставку на то, что мы вместе с афганской армией уже овладели обстановкой и господствуем в стране, что в афганской армии 180-190 тысяч человек, а это большая сила… и все такое прочее.

А он мне тихо сказал:

– Вы меня просили высказать свое мнение, я его высказал. А вы оставайтесь при своем…

Позднее, анализируя беседу с отцом Бабрака, я постепенно приходил к мнению, что нашим советским лидерам следовало бы лучше знать историю Афганистана, куда они ввели войска. Они пренебрегли предостережением военных, в частности, Н. В. Огаркова о возможной длительной войне, о противопоставлении себя всему исламскому миру.

Полагаться лишь на свою агентуру, а она, как правило, в большинстве своем субъективна, если не продажна, было опрометчивым. Тем более, когда она завербована из верхушки – лидеров партии, движений, организаций. То была непростительная ошибка Андропова! Но ведь рядом с ним стояла и другая личность, образованная, с докторским званием, с большим и высоким дипломатическим статусом – Андрей Андреевич Громыко. Был рядом с Ю. В. и другой образованнейший человек – Борис Николаевич Пономарев, академик – почему они не воспротивились? А доверенное лицо и друг Брежнева – Черненко? Он почему не воспротивился?

…Нам принесли по рюмке коньяку, разговор пошел на житейские темы. И Хусейн, как бы между прочим, сказал, может быть, с легкой обидой и тенью раздражения:

– А моему шалопаю не очень-то доверяйте, он и в детстве, и в юности был таким же неуправляемым.

Человек проживший жизнь, более 40 лет прослуживший в армии, преданный королю и президенту – продолжателю той же королевской власти – не побоялся сказать мне такие слова. Думаю, однако, что отец не имел никакого влияния на Бабрака ни как на сына, ни как на руководителя государства и армии.

В своем обычном донесении в Москву я оценил беседу как очень откровенную, приятную, джентльменскую.

А из моей головы еще долго не выходили слова: «Вам не победить Афганистан. Вы могли бы его купить, но есть державы побогаче вас».

Генеральный штаб ВС ДРА, министр обороны Мухамед Рафи и я со своим аппаратом срочно перешли на особый режим работы в условиях военного времени: днем и ночью, днем и ночью – работа в войсках – советских и афганских, либо управление этими войсками. Сбор информации, доведение ее до афганского руководства, посла и его аппарата… Буквально в несколько дней и ночей мы снова овладели объективной информацией, хотя диверсии и террор продолжались по всей стране. Каждые сутки приносили новые и новые жертвы, гибель людей – зачастую мирных жителей.

Мы всюду ужесточили режим, беспощадно карали террористов и диверсантов. Комендантский час в городах, облавы, массовое прочесывание городов и поселков, выставление засад, усиленное патрулирование – все делалось одновременно с активизацией боевых действий подразделений и частей ВС ДРА и 40А, в соответствии с планом января-февраля.

В этот период весь советнический аппарат в корпусах, дивизиях, полках, отдельных батальонах, в военно-политических зонах, в ВВС и ПВО ДРА – всюду, проявлял выдержку и героизм, выполнял свой долг в исключительно напряженных и неблагоприятных условиях. Продолжали погибать наши люди. Гробы… гробы… тихо, без лишнего шума грузились в самолеты и уходили в Ташкент.

Но еще больше погибало афганцев – террористы уничтожали своих соотечественников с последовательностью, за которой трудно было усмотреть уважение к Корану…

– Пора, пора конька менять… – все настаивал Черемных. – Вспомните еще мои слова, когда поздно будет.

Виктор Георгиевич Самойленко вместе с Голь Ака приводили в действие план политических мероприятий с руководством ЦК НДПА, правительством ДРА, с интеллигенцией Кабула и активистками женского движения. По докладу Самойленко было видно, что настроение у присутствующих на мероприятиях, как правило, подавленное. Каждый боялся за свою жизнь, за жизнь родных и близких.