Он взял мою руку, повернул ее ладонью кверху и прижался к ней губами. Затем

поднял насмешливые глаза и как ни в чём не бывало спросил:

– Александра Юрьевна, какие у вас планы на сегодняшний вечер?

И вдруг стало так тепло на душе. Я улыбнулась, провела рукой по его щеке и

неожиданно для самой себя произнесла:

– Давно мечтала познакомиться с вашей бабушкой.

Екатерина Васильевна жила за городом. Мы ехали по проселочной дороге минут

сорок. По обеим сторонам сплошной стеной стоял сосновый лес. В машине было

тепло, и я скинула пальто с шарфом, сняла шапку. И всю дорогу подпевала то

Стингу, то Брайану Адамсу, то Филу Коллинзу. Максим Георгиевич только

улыбался и бросал на меня нежные взгляды.

Родителям я написала смску, что переночую сегодня у друзей. Если позвонит

Пашка, пусть не беспокоится - я в надежных руках. Правда, наряд мой был не

самым подходящим для появления на людях - леггинсы, домашняя растянутая

кофта - о чем я смущенно поведала Максиму Георгиевичу. Он, не долго думая и

игнорируя мои не менее смущенные протесты, заехал в ближайший магазин

женской одежды и заставил-таки купить все необходимое. Ну что ж, спорить с

директором - себе дороже. Для такого случая - не каждый день, однако,

знакомишься с бабушкой своего работодателя - я выбрала черные шелковые

брюки-бананы, присборенную блузку в крестьянском стиле цвета кофе с молоком

и нижнее белье - белое, кружевное. И пижаму - мало ли что.

Дом Екатерины Васильевны был выполнен из натурального сруба. Уютный,

светлый, с настоящей русской печкой и картинами Васнецова. Не дом, а сказка.

Странно. Внутри дома я не увидела никаких новогодних атрибутов: елки, мишуры,

запаха мандарин, неизменной "Иронии судьбы" или "Карнавальной ночи" по

телевизору. Играла спокойная классическая музыка, в воздухе витал аромат

женского парфюма, в вазах благоухали розовые розы - и это зимой, в

тридцатиградусный мороз. Свое непонимание я высказала Максиму Георгиевичу.

– Екатерина Васильевна - мудрая женщина, - было мне ответом.

Я вскинула брови, но промолчала.

– Я потом вам все расскажу, хорошо?
– улыбнулся он, легонько пожав мне руку.

Я кивнула. Ну вот, теперь я весь день буду мучиться, гадая, в чем же заключается

мудрость этой милой женщины.

Но мои опасения не оправдались. Я думала о чем угодно, только не о мишуре и

мандаринах. Я недоуменно наблюдала, как мужчина, которого ранее я могла

охарактеризовать лишь как мужественного и чертовски сексуального, пылесосит,

моет полы, вытирает пыль, чистит картошку, при этом шутит и заразительно

хохочет над шутками своей обаятельной бабушки. И я участвовала во всем этом -

помогала Екатерине Васильевне печь пирожки с картошкой, начинять перцы

фаршем, а затем тушить их в томатном соусе, поддерживала - по просьбе

Екатерины Васильевны - на стремянке Максима Георгиевича, пока он выкручивал

перегоревшую лампочку в висевшей под самым потолком хрустальной люстре и

заменял ее на другую, смеялась над их шутками, что-то острила в ответ, даже спела

один раз - уж очень Екатерина Васильевна меня уговаривала. С подачи Максима

Георгиевича, конечно. Кто ж еще мог сообщить ей о том, что я пою?

– Какой у вас чудный голос, Александра! - воскликнула она, вытирая

увлажнившиеся глаза. - А какая дивная песня! Прямо за душу берет. Правда,

Максимка? Почему ты молчишь?

Под его пристальным взглядом я покраснела и отвела глаза.

– Я с тобой полностью солидарен, бабушка. У Александры Юрьевны действительно

прекрасный голос - сильный, чарующий... сводящий с ума...

Я зарделась еще пуще.

– Ну что вы меня смущаете, - отмахнулась я. - Голос как голос. Ничего

выдающегося.

– Позвольте об этом судить нам с бабушкой, - ласково улыбнулся он и, взяв мою

руку, прижался к ней губами.
– А румянец вам к лицу. Поэтому смущать вас - одно

удовольствие.

– Ну ладно, Максимка, - взъерошила внуку шевелюру Екатерина Васильевна, - не

заставляй девушку краснеть. Ты это умеешь, я знаю. И как вы его терпите,

Александра? Он бывает таким невозможным.