– Я вот тоже, Ваня, весточку из дома получил нерадостную. Мать пишет, бомбят, их гады день и ночь... Жутко...

«Да, слезы и горе шагают по русской земле», - подумалось Богданову.

– Николай Васильевич!
– окликнул майора генерал Петров.
– Я тебе лейтенанта вашего привез. Пусть передохнет малость. Ты о телеграмме Ставки знаешь? Даг пополнение уже в пути. Теперь заживем, - заключил генерал и, простившись, уехал.

– А у вас что, рация отказала?
– спросил. майор у лейтенанта Кирдяшкина.

– Да. Питание село. А потом мы воевали, помогали чапаевцам...

– Воевали? А чем?
– поинтересовался Богданов.

– Как чем?
– Кирдяшкин показал на бутылку с горючей смесью.
– Они уже немало насолили гитлеровцам. Кстати, местное производство, - заметил лейтенант,, развернув обертку к запалу, на которой было написано" «Товарищи! Запал к бутылке с воспламеняющейся жидкостью изготовлен в Одессе».

Бощанов разгладил обертку и ниже прочел: «Черноморец! Не пусти врага в Одессу. Подожги танк!»

– Товарищ майор, сводка, - доложил подошедший Веселый и протянул небольшой листок бумаги.

«...Противник, - прочел Богданов, - 15 сентябри возобновил наступление по всему фронту, введя в бой резервы. Главный удар на этот раз наносился в направлении Вокаржаны - Дальник силами трех пехотных дивизий при поддержке авиации и танков. Бои приняли: ожесточенный характер. Все атаки противника были отбиты с большими для него потерями...»

Прошло три дня. Гитлеровцы, вероятно, производили перегруппировку, поэтому особой активности не проявляли.

– Есть хорошие новости, Яков Данилович, - сказал Богданов комиссару, когда они в землянке командира полка обсуждали текущие дела.
– Прибыло пополнение, это во-первых...

– Знаю, - ответил Иващенко, - уже разгрузилась дивизия, а с ней и тяжелый артиллерийский полк.

– Верно. Только прибыли они не в наш сектор, а в восточный, - уточнил Богданов.

– В восточный? Жаль, конечно, что не к нам. Впрочем, все равно жить уже легче.

– Да, это так. Но главная приятная новость состоит в том, что в самые ближайшие дни наши войска нанесут удар но фашистам. Это будет необычайно смелая операция наземных частей и флота с одновременной высадкой воздушного и морского десантов. А потом последуют новые удары...

Однако, говоря это, Богданов еще не знал, что из Севастополя уже вышли крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым» с десантом морской пехоты. Еще полторы тысячи человек спешили на помощь осажденной Одессе.

Два дня не смолкал грохот боя в восточном секторе.. Первую весть о победе принесли в город раненые, а потом моряки протащили по улицам города захваченные орудия.

На длинных стволах мелом были сделаны надписи: «Они стреляли по Одессе! Этого больше не будет!»

Улыбающиеся краснофлотцы, махая бескозырками, отвечали на приветствия жителей.

Одесса ликовала. Гремело радио: «22 сентября наши войска комбинированным ударом стрелковых частей и десанта моряков, заброшенных в тыл врага, нанесли поражение противнику. Действия наземных войск были поддержаны огнем кораблей Черноморского флота и авиацией. В результате успешно проведенной операции противник понес серьезные потери в людях и вооружении. Общие потери убитыми, ранеными и пленными составляют не менее пяти-пшстй тысяч солдат и офицеров... По неполным данным, наши войска захватили шесть танков, сто тридцать автомобилей, тридцать три артиллерийских орудия разных калибров, в том числе четыре дальшобойных, обстреливавших Одессу...»

К наблюдательной вышке Богданова подъехал на машине комиссар полка.

– Был в политуправлении, в городе, и заодно решил побриться, - рассказывал Иващенко.
– Раз уж попал в Одессу, так почему бы не поблаженствовать в настоящем кресле парикмахера. Люблю, когда тебя этак щекочут кисточкой, намазывают теплой душистой мыльной пеной. Расселся я в кресле и не обращаю внимания на -бомбежку. Вдруг вижу, дом, что стоял напротив, стал наполовину ниже...

А тут снова гул самолетов, и опять взрывы. Поверьте, у меня внутри что-то словно оборвалось. Вот, думаю, глупая смерть - в кресле... Взглянул я на парикмахера, он преспокойно правит бритву о ременЬ и равнодушно смотрит в окно. Закончил, попробовал лезвие, повернулся ко мне и говорит: «Холера им в бок, этим «юнкер-сам», чтоб они уже до своего аэродрома не долетели...»

Ругается, понимаете, а страха нет. Неудобно мне стало как-то. «Ах ты, Аника-воин, - говорю я себе, - а еще военный комиссар, посмотри на гражданского человека, он же ни капельки не испугался, а ты?» А бомбежка все продолжалась. Не выдержал я и спрашиваю: «А вам, товарищ мастер, не страшно? Ведь сюда небось и артиллерия фашистская доставала. Я видел у входа воронки». Парикмахер как-то странно посмотрел на меня, потом улыбнулся и сказал: «Вот эта бритва, которой я перебрил за свою жизнь пол-Одессы, а может, и больше, эта бритва может стать оружием... Поняли? А вы спрашиваете за какой-то снаряд. Холера им в бок, всем гитлеровцам...»