Батыр Османович положил трубку на рычаг и вытер лицо носовым платком.

Салих знает, что Батыр Османович слывет спокойным и уравновешенным человеком. Многие даже завидуют его спокойствию и выдержке. Но сейчас видно, что он еле сдерживает себя. Вон как виски поседели у секретаря. Как будто спешит куда-то эта ранняя седина, все больше и больше ее становится. Что говорить, ответственная и трудная у него работа! К тому же, как говорится, груженая арба движется по дороге в гору, а кое-кто не прочь камень подложить под колесо.

— Что, Салих,— говорит Батыр Османович, очнувшись от размышлений, — конечно, следует пойти по пути скрещивания, и времени это займет не так уж много.

— Да, к концу декабря можно бы и закончить.

— Тогда возвращайся на работу. А мы посоветуемся с зоотехниками, поговорим с Азаматом и Кичибатыром и сообщим вам наше мнение.

— Можно надеяться? — спрашивает Салих, стыдясь своей радости: он всей душой сочувствует секретарю, у которого утомленный вид: устал, наверно, после долгого рабочего дня.

— Думаю, Салих, не получится у нас, как у тех людей, которые спорили, что лучше: курдюк ягненка или ухо козленка... Ну, иди, доброго тебе пути!

После ухода чабана Баразов снова вызвал Тоню:

— Созови, пожалуйста, всех членов бюро к пяти часам. Я пока съезжу на ферму. Да, если Хажомаров вернулся, попроси его ко мне.

Батыр Османович уже одевался, когда в кабинет вошел Хажомаров. Вид у него был усталый — только что возвратился из командировки.

— О том, как съездил, расскажешь потом, — с места в карьер начал Баразов, — я сейчас на ферму, меня там ждут. Секретарей нету на месте. А ты, пока я вернусь, попробуй похлопотать о путевке в Кисловодск для Чернихова. Вчера встретил его в леспромхозе — еле узнал. Болен старик. У нас уже мало осталось таких ветеранов. Шутка ли — Ленина видел... Ты уж позаботься о путевке, ладно? В пять часов экстренное бюро. Смотри, чтоб все были на месте.

— А какой вопрос?

— Насчет мяса. — И Баразов быстро вышел из кабинета.

Хажомаров удивленно смотрит ему вслед: ничего не объяснил, ничего толком не сказал. Неужели он так торопится на эту ферму?

К вечеру сильно похолодало, и небо подернулось туманной дымкой. А ночью выпал глубокий снег. Будто какой-то великан прошел по окрестностям и огромной кистью побелил все вокруг — и лес, и горы, и равнину. Утром солнышко даже и не проглянуло. Ничего не попишешь: зима есть зима. Дети радуются снегу, вытаскивают салазки, щебечут, как птицы. А птицам неуютно, перепархивают с ветки на ветку, недоуменно перекликаются, не узнают знакомых мест.

Сегодня на строительстве выходной. Почти все разъехались по домам. Только Шамиль с Ахманом остались в общежитии. Любят оба поваляться в постели. Да и утро выдалось неудачное: у Ахмана после вчерашних возлияний голова раскалывается на части. Дома-то в основном пробавлялся водочкой, а здесь пьет все без разбору: и водку, и коньяк, и портвейн, и шампанское, а иногда, скажем вчера вечером, еще и пивка прибавил сверх всего. Потому и трещит голова.

— Ох, Шамиль, подменили мою бедную головушку, — стонет он, уткнувшись лицом в подушку.

— Беда. Побегу звонить в скорую помощь. Скажу, из-за ста граммов пропадает голова ценой в тонну золота! — И Шамиль вскакивает с койки, будто и впрямь сейчас помчится за врачом.

Ахман не на шутку пугается и начинает убеждать друга в том, что голова у него уже не болит.

— Ну, ладно, — смиряется Шамиль. — Найду я сам тебе лекарство. — И вытаскивает из тумбочки початую бутылку «Столичной». Куда это у нас стакан запропастился?

— Давай сюда, — вырывает у него из рук бутылку Ахман. — Я из горлышка...

— Ты хоть мне оставь! Я ведь вчера почти и не пил, все на тебя любовался. — Шамиль, в свою очередь, выхватывает бутылку у Ахмана и, запрокинув голову, тянет из горлышка. Однако получается это у него не очень ловко: водка попадает, что называется, не в то горло, и Шамиль заходится в приступе кашля. Кашляет он долго, натужно, мучительно, и Ахман уже начинает думать, что за скорой помощью, видимо, придется бежать ему. Наконец Шамиль кое-как отдышался и снова забрался под одеяло. Немного помолчав, заговорил сдавленным голосом:

— Уф, кажется пронесло. Думал, концы отдам... Знаешь, брат, твой вчерашний рассказ не идет у меня из головы. Даже во сне видел твоего обидчика. Вот что значит найти себе плохого друга...

— Да, отец мой всегда говорил: если друг тебе изменил, вырви его из сердца. Эх, Асхат, Асхат...

— Слушай, а эта девушка любила тебя?

— Еще бы! Только, бывало, зайду в библиотеку, она сразу: тебе какую книжку дать?

— Ну, это, пожалуй, еще ничего не означает. Она у всех обязана так спрашивать. Ей за это зарплату выдают.