И Конак важно выпустил из своей трубки целое облако дыма.

— Бросил бы ты это дело, дым, как от кизяка! — поморщился Адемей, отмахиваясь.

— Тоже скажешь — от кизяка. Знаешь, откуда у меня эта трубка?

— Купил, наверное, в Мескуа? — кольнул Адемей.

— Нет. Я таких и не видел там. Это Асхат, хороший наш Асхат привез мне.

— Привез бы чего-нибудь получше!

— Помилуй, что может быть лучше для такого старика, как я?

— Я к тому, Конак, и веду, что пора тебе бросать табак.

— Если мне бросить курить да работать, тогда ложись и помирай. Сто лет курю

— Ну это ты хватил лишку! — покачал головой Адемей.

— Сто не сто, а шестьдесят будет. С шестнадцати лет, как батрачить пошел, так и курю. Посчитай сам.

— Не спорь, Адемей, — снова вмешался Ачахмат. — Даже я не помню, когда он не курил.

Старики засмеялись.

— Ну что, веришь теперь? — И Конак поднялся со своего камня: подошли ребята, которых он посылал за фруктами.

Ребята нагрузили ишака и лошадь, на которой приехал пастух. Конак сел верхом и, погоняя перед собой осла, двинулся в путь. После его отъезда старики примолкли.

— Доброй души человек наш Конак, — сказал Адемей, которому хотелось возобновить общий разговор. — Без работы ни дня прожить не может.

— А ты, Адемей? И ты такой же, — отозвался Ачахмат, привычно по-стариковски опершийся подбородком на свой посох.

Открылась дверь почты, оттуда вышли Назир и Ариубат. Молодым людям надо было идти мимо собравшихся стариков. Назир, занятый мыслями о Вале, даже не заметил их, Ариубат же отчего-то застеснялась.

— Назир, пошли лучше по нижней улице.

Назир очнулся от своих размышлений. Сообразил, в чем дело.

— Азамата стыдишься? Ему до нас нет дела.

Ариубат покраснела. В самом деле, чего она стесняется? Она современная девушка! Что это, приверженность старому обычаю? Наверное. Только это хороший обычай — уважать стариков. Плохие обычаи следует забывать, а хорошие — беречь. Они с Назиром уже подошли к старикам. Азамата среди них не было, и Ариубат вздохнула с облегчением. Назир принялся здороваться со всеми за руку, начиная, как положено, с самого старшего — Ачахмата.

— Здравствуй, джигит, — приветствовал Назира в свою очередь Ачахмат, который любил парня за его сообразительность, открытый характер и почтительное отношение к старшим. — Посиди с нами, расскажи, что новенького слышно.

— Спасибо, отец! С удовольствием, но, может, Ариубат это сделает лучше меня? — И он посмотрел на девушку.

Адемей заерзал на месте. Неужели дочка усядется среди стариков и начнет растабарывать? Нескромно это, нехорошо. А может, и нет? Она грамотная, образованная. Должен образованный человек делиться с другими тем, что знает? Должен. Если больше некому... А здесь Назир стоит, пускай лучше он... Адемей чуть было не вскочил с места, да опомнился и сделал вид, что просто устраивается на камне поудобней.

— Ты, Назир, у нас лучший рассказчик, — поспешил он похвалить почтальона. — Вот ты и растолкуй нам, какие там на свете дела.

Назир больше не стал отнекиваться. Рассказал о том, что прочитал в газетах.

Ачахмат сидит с приоткрытым ртом — так внимательно слушает рассказ. Адемей старательно обстругивает ножичком поднятую с земли щепку. Ариубат следит за движениями рук отца, будто бы он делает что-то важное.

Ачахмат вздохнул.

— Аллах милостивый, если бы мой отец и его ровесники могли увидеть нашу жизнь! Не поверили бы своим глазам. Велика твоя сила, аллах, но ум Ленина оказался сильнее и дальновиднее. Ничего бы я не просил у аллаха, кроме одного: чтобы все, кто умер в нищете и бесправии, воскресли и увидали, как мы теперь живем.

Ачахмата слушали серьезно, но Назир и тут не удержался от шутки:

— Я угадал твое тайное желание, Ачахмат. Ты просто захотел повидать своего отца под благовидным предлогом.

— Хотел бы и этого! — Ачахмат погладил белоснежную бороду. — Ты веришь, однако, в загробную жизнь, Назир?

Назир замешкался с ответом, но обидеть молчанием самого старого в селении человека нельзя, и он сказал:

— Сам я ее не испытал, Ачахмат. И спросить было не у кого, никто еще с того света при мне не возвращался.

— Я потому спрашиваю, — продолжал Ачахмат, — что думаю иной раз, а не видят ли они нас оттуда?

— Кто знает! Наверное, хорошо им там, если никто не вернулся.

— А ну тебя! — махнул сердито рукой Ачахмат. — Вот уж поистине Тойчу-улу.

Дед Назира, как говорили в ауле, был большой любитель ходить на свадьбы. Такого человека называют Тойчу — любитель пиров. А Тойчу-улу значит — сын любителя пиров. Прозвище считалось немного обидным, но Назир на него не обижался, хоть был не сыном, а внуком Тойчу.