Б. Ельцин не очень вникал в содержание договорённостей, его устраивали доклады В. С. Черномырдина, но он не уставал повторять о важности роли России в миротворчестве и об определённом статусе российского контингента. Он хотел «добиться от США и НАТО представления особого статуса российскому контингенту миротворцев, что будет успехом и признанием нашей роли» [642] . Президент уверял, что будет лично контролировать этот вопрос. При этом он торопил В. С. Черномырдина и настаивал на ускорении завершения переговорного процесса, на соблюдении более сжатых сроков работы по согласованию предложений.

По мнению В. С. Черномырдина, причиной спешки были экономическое давление Запада, переговоры о кредитах МВФ, обсуждение Москвой и Лондонским клубом реструктуризации задолженности. По версии С. Тэлботта, торопливость российского президента в достижении результатов переговоров объясняется совсем другими причинами: «Поскольку воздушные удары не ослабевали, а Милошевич и не собирался уступать, перед Ельциным маячила неприятная перспектива: менее чем через шесть недель, 18 июня, ему предстояло встретиться лицом к лицу с Клинтоном, Шираком, Шрёдером и Блэром в Кёльне, на очередном саммите „Большой восьмёрки“. Если к тому времени война будет продолжаться, у Ельцина почти не останется выбора — лишь бойкотировать встречу или устроить там скандал в духе будапештского. Ни один вариант его не устраивал. „Большая восьмёрка“ — долгожданный и трудно доставшийся трофей его президентства. Предполагалось, что ежегодный саммит станет апофеозом новой российской респектабельности и личного престижа Ельцина. Ему не хотелось выглядеть в Кёльне прогульщиком, „лишним человеком“ или смутьяном — он желал приехать туда миротворцем, равным. А это означало, что мир следует сотворить — и как можно скорее» [643] .

Думается, что позиция России тормозила осуществление плана НАТО, поэтому до руководства страны «доводили» те неприятные моменты, которые Москве следует ожидать, если она и дальше будет упорствовать и настаивать на своей позиции. В. С. Черномырдин понимал, что от того, как он выполнит указания президента, зависела и его судьба. Ускорение процесса договорённостей совпадало и с планами натовцев, поскольку те не хотели затяжных и вялотекущих переговоров: от своего ультиматума отступать они не будут. Единственное, чего опасался Виктор Степанович, — тактики проволочек, как он считал, российских военных. Позиция, занятая генералом Л. Г. Ивашовым, предполагала, что бороться с американскими военными необходимо «за достойный для нашего союзника мир» [644] . В этой фразе отметим два ключевых момента: сербов он считал союзниками, и мир не должен был уронить их достоинства.

1 июня Тэлботт доложил руководству, что позиция России его всё ещё не устраивает. Русские даже не согласны с необходимостью вывода всех югославских спецподразделений и требуют, чтобы российским миротворцам был отведён в послевоенном Косове отдельный сектор. М. Олбрайт дала Строубу указания ограничиться первым пунктом. «И тут внезапно Москва уступила», — вспоминает М. Олбрайт. По второму пункту мы договорились так: этот вопрос России следует обсуждать со всем Альянсом. Главное, что он не касается Милошевича [645] .

В Министерстве обороны РФ велась очень интенсивная подготовка к предстоящим трёхсторонним переговорам в Бонне. Военные согласовали позиции с югославским руководством, провели совещание с представителями МИДа, в частности, с первым заместителем министра иностранных дел А. А. Авдеевым, руководителями департаментов, взвесили позиции югославской стороны и НАТО. И что очень важно — они подготовили проект директивы Б. Н. Ельцина, в которой были сформулированы цели предстоящих переговоров: немедленное прекращение бомбардировок, сохранение целостности СРЮ, возвращение беженцев, восстановление переговорного процесса, его перевод в русло политического урегулирования. В решении всех этих задач предусматривалась активная роль России. Такая серьёзная подготовка давала военным немалые надежды на упрочение российских позиций. При этом Л. Г. Ивашов был готов частично уступками, частично лукавством и упрямством добиться для Сербии наиболее благоприятного решения. Гибкость проявилась уже на этапе подготовки текста Директивы для президента. В ней не настаивалось на немедленном прекращении бомбардировок как первоочередном условии. «Предлагался довольно гибкий вариант, позволявший и натовцам сохранить лицо, и задачу решить: начало политического процесса, достижение договорённостей увязывалось с одновременным прекращением бомбардировок. Президент РФ согласился с нашими предложениями», — вспоминает Л. Г. Ивашов [646] .

Российские военные стремились перевести мирную операцию в Косово под эгиду ООН, предлагали ввести на территорию края войска нейтральных государств или стран — членов НАТО, которые не участвовали в агрессии против Югославии. В свете событий на Балканах их заботило также то, что России надо восстанавливать свой военный потенциал, принять меры для обеспечения своей безопасности и безопасности своих союзников и партнёров.

А дальше — любопытная деталь, которая поможет объяснить и понять многие драматические моменты, случившиеся в Бонне. Речь идёт о полномочиях и единоначалии в российской делегации. Кто кому подчиняется? В. С. Черномырдин, естественно, — Президенту, а военные в составе делегации — В. С. Черномырдину? И в этом случае все его решения, а особенно ошибочные, станут окончательными? Военные подстраховались. Получив подписанный Президентом документ, генералы трансформировали его в указание министра обороны для военной части российской делегации. Таким образом, у Л. Г. Ивашова была директива от И. Д. Сергеева, а у В. С. Черномырдина — директива Б. Н. Ельцина, согласованная с министром обороны. Обе обязывали всю делегацию, начиная с её руководителя, действовать энергично, твёрдо, последовательно, отстаивая принципы международного права и ограничивая поползновения НАТО. Однако последнее слово всё-таки было за В. С. Черномырдиным.

Позиция военных не могла не отразиться и на настроениях Президента. Накануне решающих переговоров в Бонне, в воскресенье, 30 мая, Б. Ельцин решил повлиять на взгляды натовцев и заранее обговорил свой звонок с администрацией президента Клинтона. Однако говорил с Клинтоном не он, а С. Степашин, недавно сменивший Е. Примакова на посту премьер-министра. Намекая на С. Тэлботта, Степашин просил прислать на переговоры кого-нибудь более ответственного, например, вице-президента или, если не получится, хотя бы госсекретаря. С. Тэлботт казался непреклонным, а Россия надеялась на корректировку позиции НАТО. С. Тэлботт слушал этот разговор по параллельному телефону в Овальном кабинете и не хотел быть уволенным российским премьер-министром на важнейшем задании всей своей карьеры. Клинтон же воспринимал ситуацию с юмором и не предполагал уступать. «Клинтон подмигнул и знаком дал понять, чтобы я не переживал», — вспоминал С. Тэлботт. С. Степашину он сказал, что представитель США облечён всеми полномочиями [647] . Однако и Б. Клинтон до конца не был уверен в исходе переговоров. Он предполагал, «что в Белграде уже что-то подготовили и теперь собираются вбить последний гвоздь». Знай бы эту неуверенность в Москве, как бы можно было красиво провести эти переговоры в интересах, прежде всего, России.

Бонн. 1 июня. В самолёте по дороге в Бонн российская делегация согласовала между собой, казалось, все позиции. Военные рассказали Виктору Степановичу, что с американскими военными — генералами Д. Фогльсонгом и Дж. Кэйси, которые специально прилетали в Москву, были достигнуты предварительные договорённости по очень важным вопросам. Американских оппонентов удалось не столько переубедить, сколько в чём-то переиграть, вспоминал Л. Г. Ивашов. «Надо сказать, что с профессиональными военными было проще говорить. Они не понаслышке знали, что стоит за нашими аргументами. А мы откровенно говорили, что если в Косове совсем не будет сербских сил, то вся ответственность ляжет на натовцев и русских, в том числе за жертвы. “Албанцы будут стрелять в нас, сербы будут стрелять в вас”, — предупреждали мы без обиняков. Генерал Д. Фогльсонг даже поинтересовался, сколько может быть жертв? Я переадресовал вопрос генералу В. М. Заварзину, и он, уже выполнявший до этого нелёгкие миротворческие функции в Таджикистане, ответственно заявил, что не меньше 20 человек ежедневно» [648] . В результате военные согласовали четыре очень важных момента: