Генерал Ивашов понимал, что разногласия среди русских, стань этот факт известен американцам, ослабят позиции России на переговорах, и до поры до времени не выносил их за пределы делегации. Кроме того, за В. С. Черномырдиным, как руководителем нашей миссии, оставалось последнее слово. Однако ему всё более явственным становился отход специального представителя Президента РФ даже от ранее достигнутых с американской и финской делегациями договорённостей, не говоря уже о дальнейшем последовательном продвижении к итоговому документу, в котором были бы отражены и интересы России, и интересы Югославии. Тревожило и то, что он стал избегать военных. С. Тэлботт зачитывал фактически первоначальный текст натовского ультиматума Югославии, и В. С. Черномырдин со всем соглашался без обсуждения.

«Когда перешли к военным вопросам, по которым уже была достигнута накануне договорённость, — вспоминает Л. Г. Ивашов, — я стал апеллировать к Д. Фогльсонгу с тем же аргументом: “Для чего мы, военные, работали накануне? Тогда договорились об одном, а теперь в документ записывается совершенно другое”. Попытался жёстко настоять на изменении порядка рассмотрения спорных вопросов:

— Давайте так: я докладываю последовательно каждую позицию, по которой была достигнута договорённость. Затем предоставляем слово господину генералу Фогльсонгу, который либо подтверждает, либо опровергает меня.

Я знал, что честь профессионального военного не позволит Д. Фогльсонгу лгать, и мы сможем, объективно доложив о результатах вчерашних переговоров, переломить ход пленарного заседания. И первая же реакция американского генерала на моё предложение подтвердила высокое мнение о нём. Он поднялся и поддержал мое предложение. Однако тут же инициативу перехватили руководители делегаций. В. С. Черномырдин задал вопрос С. Тэлботту:

— Ну, что, Строуб, мы наших военных будем слушать?

Тот с ухмылочкой ответил:

— Нет, не будем.

— Ну, тогда пойдём дальше» [659] .

Когда Тэлботт уже дошёл до конца текста, представлявшего к этому времени собой, по сути, чисто американский вариант, В. С. Черномырдин заявил: «Уважаемый президент Ахтисаари, уважаемый Строуб Тэлботт, российская делегация согласна с представленным вами документом» [660] .

В результате в Соглашение вошли такие пункты, как немедленное прекращение «насилия и репрессий» в Косове; вывод оттуда всех военных, полиции и военизированных подразделений Югославии; размещение там под эгидой ООН миротворческих контингентов; признание права НАТО составлять значительную часть сил безопасности в Косове, находящихся под единой командой; получение косоварами широкой автономии в составе Союзной Республики Югославии; назначение Советом Безопасности ООН временной администрации края для обеспечения руководства на переходный период; возврат в Косово ограниченного числа сербских военных для установления связей с международными силами безопасности, разметки минных полей, охраны сербских святынь и присутствия на основных пунктах пересечения границы; безопасное и свободное возвращение всех беженцев и перемещённых лиц; политический процесс, который должен был обеспечить значительную автономию для Косова, суверенитет и территориальную целостность СРЮ и других государств региона; разоружение Армии освобождения Косово (АОК).

В. С. Черномырдин был очень доволен собой и проделанной работой. Однако в этом «добротном» документе катастрофой и поражением для сербов был полный вывод войск из Косова. В этом случае Белград терял контроль над своей территорией и устранялся от участия в стабилизации обстановки. И ни слова о прекращении бомбардировок.

Как пишет В. С. Черномырдин, в результате компромисса, на который в основном шли русские, как только начнётся «проверяемый вывод сербских войск из Косова, бомбардировки прекратятся». Натовцы добились того, чего хотели. Именно в Бонне В. С. Черномырдин якобы с удивлением узнал, что «натовские стратеги уже спланировали размещение своих воинских контингентов, причём таким образом, что российскому контингенту места не нашлось, кроме как пребывать среди боевых порядков» [661] . Искажая факты, Виктор Степанович пишет в книге, что такое начало разговоров его обескуражило, «как обухом по голове» [662] .

Генерал Л. Г. Ивашов был категорически не согласен с В. С. Черномырдиным и поэтому заявил, что предложенный документ — это не равноправное соглашение, а ультиматум, в связи с чем военная часть делегации не будет участвовать в его подписании и покидает зал заседаний. С. Черномырдин бросил ему вдогонку: «Вашей подписи тут и не требуется» [663] . Черномырдин побагровел от такого проявления неподчинения членов делегации, но сказать было нечего [664] . Л. Г. Ивашов и В. М. Заварзин вышли из зала, Л. Г. Ивашов связался с министром обороны И. Д. Сергеевым и доложил о том, что произошло. Тот в свою очередь обещал это передать Президенту. С. Тэлботт так описывает противостояние В. С. Черномырдина и Л. Г. Ивашова: «Чем больше мы согласовывали текст, тем непокорнее вёл себя генерал Ивашов и тем безапелляционнее Черномырдин отвергал его возражения. В какой-то момент он просто повернулся к Ивашову и сказал: „Если Вы и дальше намерены меня перебивать, лучше сходите наружу перекурить“» [665] . В аэропорт военные уехали раньше, не дожидаясь пресс-конференции, устроенной В. С. Черномырдиным и С. Тэлботтом. Затем в аэропорту специальный представитель Президента РФ продолжал уверять журналистов в «грандиозном успехе». Уже зайдя в самолёт, он заявил: «Эй, генерал, ты что себе позволяешь?». Л. Г. Ивашов потребовал, чтобы В. С. Черномырдин обращался к нему, как положено по уставу: «товарищ генерал-полковник» или «генерал-полковник Ивашов» и перешёл на «Вы» [666] .

Уже тогда военные оценивали произошедшее как предательство Черномырдиным российских национальных интересов, как невыполнение указаний Президента. Л. Г. Ивашов вспоминал: «Таким образом, в результате предательства Черномырдина (иначе я это назвать не могу) был принят американский документ, и это тогда, когда Россия играла главную роль на переговорах, и все надеялись на её силу и твердость!» [667] И далее размышление о значении содеянного. Сербы держались, потому что Москва была на их стороне. Складывался некий баланс. С одной стороны — НАТО, мощная военная машина, зашедшая в политический тупик. С другой стороны — Россия, Сербия и многие страны мира, включая Китай. На Россию весь мир смотрел с надеждой. И после того, что сделал Черномырдин, в каком положении оказалась наша страна? Мы в одночасье оказались никем, скатились на третьи роли. Мы предали сербов, а раз предали народ, близкий нам и по духу, и по вере, то кто нам теперь поверит, что мы не предадим арабов, да кого угодно? Мы потеряли своё лицо, нас перестали уважать. Некоторые говорят: зато, мол, с Западом наладили отношения, экономические связи и прочее. «Я говорю с полной ответственностью, что это не так. Нас перестали уважать как партнёров, мы приобрели репутацию, более подходящую не державе, желающей считаться великой, а уличной девке. И в стратегическом отношении мы потеряли важнейший плацдарм», — заключает генерал [668] .

Американцы были довольны результатами и даже острили по этому поводу: «Жду не дождусь посмотреть, на что эти парни будут похожи, когда приказы им пойдут из НАТО, а не из Кремля» [669] . Шутил и представитель российского МИДа Б. Ивановский. Он понимал, что были нарушены все инструкции Президента, поэтому на поздравления Джима Суигерта сказал: «Я Вам точно скажу, что будет, Джим. Милошевич примет этот документ, и меня уволят. Так что увидимся в Сибири» [670] .