Решение о поддержке американского проекта было принято В. С. Черномырдиным единолично, не только без консультации с Москвой, но и со своей делегацией. Однако надо было иметь серьёзные причины, чтобы нарушить инструкции Президента, поссориться с военными, рисковать своей репутацией. Мы попытались разобраться и найти эту причину. Может, американцы сулили ему деньги? Однако Виктор Степанович не был бедным человеком. С. Тэлботт делает вид в своей книге, что и для него решение В. С. Черномырдина было неожиданным. Это говорит о том, что он явно что-то скрывал, ведь подчинённость русского представителя всем требованиям С. Тэлботта была очевидной. Это видели все члены российской делегации. Л. Г. Ивашов упомянул в разговоре со мной о том, что Черномырдин работал по телефонному звонку, по указке из Вашингтона. Ивашов: «Там был еще такой эпизод. Вот идут переговоры, и он кого-то из своих близких сотрудников посылает: “Иди, звони Володе, звони Володе”. Поскольку я сидел рядом, то слышал. Кто-то действительно выходил, звонил “Володе”, как оказалось, Владимиру Александровичу Рыжкову (он был руководителем фракции “Наш дом — Россия” в Госдуме), возвращался и писал записки: “На 10.00 — 3,5 %”, “на 12.00 — 5 %”. Я сначала не понимал, только потом в ходе разговоров понял, что Черномырдин интересовался, как растёт его рейтинг. По-моему, до 10 % вырос, пока он вёл переговоры. Я потом спрашивал, откуда вы это брали такие “объективные” данные? Мне показали, естественно, на потолок. То есть он следил за рейтингом.

Мне позже, — продолжал вспоминать генерал, — к сожалению, стало известно, что Черномырдин потому вёл такую линию, что была договорённость с Б. Клинтоном, с Альбертом Гором, что они поддержат Черномырдина в его попытке стать президентом России, но для этого он во всём должен слушаться С. Тэлботта» [671] . По телефону разговаривал В. С. Черномырдин и с Гором. Когда Черномырдин отправил военных отдыхать где-то около 2 часов ночи, а с частью своей делегации остался там, в чем необходимости никакой не было, вероятно, именно тогда эти разговоры и шли. Затем Ахтисаари и Черномырдин собрались у Тэлботта. Как потом стало известно генералу Ивашову, они не только там обсуждали будущие документы, но и разговаривали с Гором, получали инструкции.

О мечтах Черномырдина, связанных с политическим олимпом, «включая… и шансы Черномырдина заменить Ельцина…», С. Тэлботт писал ещё в 1996 г. [672] Эту версию подтверждают донесения сербской разведки: в мае 1999 г. «свои люди» из Сараева сообщали в Белград: «Всё указывает на то, что Югославия будет обманута. Черномырдину обещано, что, если он хорошо сделает своё дело, станет наследником Ельцина» [673] .

2 июня делегация должна была лететь из Бонна в Москву. Л. Г. Ивашов надеялся на то, что В. С. Черномырдина вразумит Президент, инструкции которого были нарушены. Однако В. С. Черномырдин принимает решение сразу лететь в Белград. Когда Л. Г. Ивашов сказал В. С. Черномырдину, что прежде он обязан лететь в Москву, в ответ услышал: «Я Вам ничего не обязан… Всё, летим в Белград» [674] . Уже в Белграде В. С. Черномырдину передали телеграмму от Б. Ельцина следующего содержания: «Строго соблюдайте мои указания. Добивайтесь немедленного прекращения бомбардировок». Но и это не изменило планов специального представителя. Он цинично ответил: «А что? Мы вот и делаем, мы добиваемся прекращения бомбардировок» [675] .

«У Ахтисаари полёт прошёл лучше, чем у Черномырдина, — в салоне, по крайней мере, — вспоминал С. Тэлботт. — Позднее мы узнали, что Черномырдин и Ивашов затеяли в воздухе страшную ругань, и генерал вернулся на своё место, бормоча сквозь зубы: „Убил бы этого сукина сына, — имея в виду Черномырдина“» [676] . В самолёте действительно между В. С. Черномырдиным и Л. Г. Ивашовым произошла неприятная перепалка, в которой генерал бросил в лицо В. С. Черномырдину: «А Вы в историю войдёте предателем». Л. Г. Ивашов вспоминал, что В. С. Черномырдин «в драку не полез, лишь спросил: „А что же я такое предал?“ Я ему заявил: „Вы предали интересы России, Вы предали Президента, нарушив его указания, Вы предали наших братьев-сербов, вы даже предали принципы „Восьмёрки“, за которые бился Игорь Иванов“. Он, как видно, пропустил это мимо ушей и затем, обращаясь к представителю МИДа Ивановскому, сказал: „Ивановский, а какие принципы „Восьмёрки“ мы предали?“ Я прокомментировал: „Там даже упоминания об этих принципах нет“. И он опять к Ивановскому: „Что, действительно нет?“ Тот согласился: „Нет“. И Черномырдин сразу перевёл стрелки на Ивановского: куда же, мол, смотрели? Затем попытался пригласить к столу, по рюмке выпить. Я сказал, что не пью. „Что, тошнит?“ — „Да, тошнит, но не от водки, а от Вашего предательства“. Черномырдин рассвирепел, дескать, мы этих генералов поставим на место, хотят — не хотят, а вы, ребята (обращаясь к остальным), садитесь за стол.

— И кто же сел за стол?

— Сел тот же Ивановский, сели Михайлов, Краснов, ну, его команда, а больше там никого и не было» [677] . Тогда поговаривали, что в самолёте отношения выясняли очень жёстко. Но генерал опроверг эти слухи: «Ну, за грудки не было, но такой вот жёсткий разговор, мужской, по крайней мере, с нашей стороны был. Это преувеличение стюардессы, я помню, она зашла, когда мы стояли друг против друга, помню её широко раскрытые глаза, и она тут же ушла, закрыв за собой двери. Мы были в такой стойке бойцовской, но до рукоприкладства дело не дошло» [678] .

Сербы очень болезненно отреагировали на результаты переговоров в Бонне. Сербские генералы буквально со слезами на глазах говорили Л. Г. Ивашову: «Мы ведь не проиграли, почему мы должны уходить и капитулировать?». Если бы югославы пошли в южном направлении, натовцы до сих пор хоронили бы своих солдат, потому что сербы — отчаянные и мужественные воины. Натовцы бомбили, бомбили, а югославская армия практически вся осталась невидимой [679] .

2 июня B. C. Черномырдин и М. Ахтисаари вместе со своими делегациями прилетели в Белград около 17:00 часов. А в 17:55 они уже здоровались с С. Милошевичем. Всего на переговорах присутствовало, как вспоминал министр иностранных дел Югославии Живадин Йованович, около 20–25 человек. Надо было положить на стол президенту Югославии предложения, сформулированные в Бонне. Разговор предстоял тяжёлый. Следовало объяснить С. Милошевичу, почему содержание договорённостей изменилось, почему предложенный вариант скорее похож на капитуляцию. Или не объяснять, а просто «надавить», испугать, не оставить выбора и заставить подписать? Как пишет С. Тэлботт, В. С. Черномырдин получил от своего президента карт-бланш и именно поэтому был так уверен в своих действиях, напорист и жёсток.

Американцы в этом раунде белградских переговоров участия не принимали, но впервые прилетел М. Ахтисаари. Он вел себя сдержанно, если не сказать пассивно, старался высказывать нейтральное мнение. Поэтому главная роль «пресса», который должен заставить Югославию капитулировать, взял на себя, как ни прискорбно, российский представитель. Это был ловкий ход американцев: русским всегда отказывать тяжело, ведь сербы им доверяют и надеются на поддержку.

Тактика В. С. Черномырдиным была выбрана такая: расхвалить итоговый документ, показать его безальтернативность, пожаловаться на трудности проделанной работы, затем надавить и не оставить никакого выхода С. Милошевичу. Кроме того, В. С. Черномырдин рассчитывал на предварительную работу по многовекторному давлению на С. Милошевича. Существует, например, версия, что он получил письмо из США от «старого друга», в котором тот перечислил все семейные счета Президента за рубежом и намекнул на их скорый арест в случае непослушания. Швед Петер Кастенфелд по заданию русских спецслужб передал Милошевичу послание, в котором ему «советовали» принять предложение В. С. Черномырдина и М. Ахтисаари и объясняли, что Россия не может помочь Югославии, поэтому лучших предложений он не получит [680] .

В своих воспоминаниях Виктор Степанович пишет, что С. Милошевич неожиданно быстро принял документ, едва прочитав его. С. Тэлботт тоже достаточно коротко пишет о 2 июня как о незначительном эпизоде. «Известий из Белграда долго ждать не пришлось. Я ужинал с моим немецким другом и коллегой Вольфгангом Ишингером в ресторане под сенью горы Петерсберг, и тут позвонили финны с докладом, что первый раунд переговоров с Милошевичем прошёл “подозрительно хорошо”. Похоже, Милошевич готов завершить переговоры. Несколько раз он пробовал предложить “улучшения” по документу “Молота и Наковальни”, но Ахтисаари заявил: “Не поменяем ни одной запятой”. Милошевич ответил, что должен проконсультироваться с парламентом — псевдодемократическим органом, целиком находившимся у диктатора под каблуком» [681] . Понятно, что Виктор Степанович старался быть немногословным по поводу этого дня, иначе бы его роль высветилась совсем с другой стороны, ведь день был тяжёлый и для сербских и российских военных, и для сербских политиков.