Шрифт:
Звенело в ушах, пахло порохом, отшибло плечо здоровой руки.
В келию вбежали келейники, стрельцы.
— Бакланы! — показал Никон в окошко.
Побежали на луг, разглядывали, как невидаль, убитую птицу. Заявился сотник Андрей Есипов.
— Святейший! Мы сами бакланов постреляем. Ты уж не изволь тревожиться.
Сотник за дверь, в дверь архимандрит Афанасий. Напуганный, глазки моргают. К руке подошёл, поцеловал.
— И тебе баклан нужен? — усмехнулся святейший.
— Избави Бог! Нынче, сам знаешь, день равноапостольных Мефодия и Кирилла. Да ещё память митрополита Астраханского Иосифа, замученного разбойником Усом.
— Знаю, — сказал Никон.
— Молебен отслужил бы.
— По Иосифу? Он с меня на Соборе панагию прямо-таки содрал. И крест святительский, и клобук... — поднял глаза к потолку. — Получил своё от Бога. Меня уничтожил по-разбойничьи и пострадал от разбойников. Нет, не могу служить.
Глазки у Афанасия совсем овечками стали.
— Не могу я служить! — сердито повторил Никон. — Ружьё в руки брал, баклана застрелил. Хоть птичья, а всё равно — кровь. Аз грешный пролил.
Архимандрит ушёл. А к новоявленному лекарю уже очередь выстроилась. Никон объявил, что примет первых трёх.
Старик жаловался на ломоту в спине, дал ему склянку скипидара. Елеем помазал. Старика сменила осипшая баба. Напоил святой водой, помазал горло сверху медвежьим салом, велел завязать получше.
— Капусту ешь. Капуста голос чистит.
— Какая теперь капуста! — просипела баба. — У кадушки донышко выскребли.
— Тогда яйца сырые глотай, молоко с мёдом да с солью пей.
Следующая — на больную уж никак не походила. Вплыла лебедью, грудь высокая, бедра калачами.
— На что жалуешься?
— Я-то?
— Ну а кто же ещё-то?
— Нисколечко не жалуюсь.
Никон поднял голову — и утонул в невероятной синеве несказанно ласковых глаз.
— Не жалуешься? — смутился владыка.
— Я — Дорофея, — назвала себя молодуха. — Ты приходить велел, полы мыть.
— Дорофея! — обрадовался Никон. — Ты на прудах хороводилась.
— Хороводилась. — Дорофея поднесла ко рту платок с каймой из речных жемчужин, тронула уголки губ. — Мне бы ведро да тряпиц.
— Садись, вином угощу... Полы нынче мыты.
Не пожалел, налил кубок рейнского.
— Пей, милая!
— А закусить? — спросила смелая Дорофея.
— Будет и закуска.
Дорофея выпила, закрыла глаза, а ресницы — стрелы!
— Сладко!
— Вот тебе яблочко!
Никон распорядился, келейники принесли питие, пироги, рыжиков, икру. Выпил чару с Дорофеей. Закусил рыжиком.
— Ох! — сказала баба. — В грудях уж так весело.
— Вот и походи по светёлке моей, покажи свою красу.
Дорофея послушно поднялась, проплыла по кругу, взмахивая платком.
— Ещё выпей! — приказал ей Никон.
— Ты хочешь, чтоб я запьянела?
— Чтоб весёлая была. Икрой закуси, не охмелеешь.
Хватил и сам ещё одну чару. Дорофея кушала икру, пирог с изюмом, а он закусил опять рыжиком.
— У тебя ничего не болит?
— Да слава Богу! Вон, смотри!
— Может, где чирушек завёлся?
— Чирушек-то? — Глазки у Дорофеи стали умными. — А ведь есть!
— Излечу! Тотчас излечу. Помажу — и будешь здрава.
— Ах! — зарделась Дорофея, скидывая платье. — Место, где чирушек, совсем не гожее.
— Много ты понимаешь! Нет в человеке негожего! Человек — подобие Творца.
Никон взял спицу, окунул в скляницу с освящённым маслом, изобразил крест там, где Дорофея указала. Посмотрел бабе в глаза.
— Не улыбайся. Сё — не грешно. Где не помазано, крестом не заграждено — бес вселится. А теперь — ни-ни! — откинул спицу. — Ишь ты какая! Нежная, белёхонькая.
— Лучше меня в слободе нету! — сказала Дорофея и единым движением облеклась в нижнюю рубаху, а потом и в платье.
— Приходи. Приходи пораньше, помоешь полы... Возьми-ка вот! — дал ей четверть ефимка.
Явился Мардарий, пора было обедню служить.
— Я вот что решил, — сказал Никон диакону. — Хозяйство у нас помаленьку разрастается. Хочу учинить приказ. Ты судьёй будешь, в подьячие возьми Фомку-бельца, монастырского ключаря. Я с ним говорил, когда под огороды землю брал. Грамоту знает, на смётку быстрый. Писцом будет Сенька-дьячок. Тебе жалованья — десять рублей, Фомке — пять, Сеньке — три. А теперь нужно составить запрос на лекарства, на травы, на снадобья. Думай, кого пошлём к Артамону Сергеевичу.