— Ну вот! — вмешалась в разговор мать. — Он тебе, сынок, работу найдет. Так запряжет, что вместо отдыха ни дня, ни ночи у тебя не будет. Я ведь говорила!

Товарищи переглянулись, вместе встали из-за стола, поблагодарили за вареники.

Никифор начал одеваться. Владимир вопросительно посмотрел на мать.

— Ты уж не задерживайся, сынок, — только и сказала она.

Владимир возвратился после обеда. Мать покачала головой, однако с ее уст не сорвалось ни единого слова упрека. Сердцем чувствовала: сын иначе не может. «Разве ему в четырех стенах сидеть? — думала она, успокаивая себя. — Пускай веселится, как сам знает. Ему, наверное, виднее». — И, придя, к такому выводу, успокоилась. Вспомнила свою молодость, свое девичество...

Ее молодость! Да была ли у нее молодость? Ой, была, была! Наперекор всему: кулаку, у которого работала в годы своего сиротского девичества, панскому эконому, который пытался лишить ее девичьей чести.

Ульяна, облокотившись, сидела неподвижно, в глубокой задумчивости. Даже забыла о вышивании, лежавшем у нее на коленях. Из глубин памяти одно за другим приходили воспоминания. И странно, вспоминалось даже то, что, казалось, было давным-давно забыто. Вот девчата сидят у реки, поют какую-то печальную девичью песню. Вдруг их окружают парни, а среди них — Стась, сын кузнеца, красавец и силач на все село. Сколько девок тайком посматривало на Стася, а он будто и равнодушен — шутит со всеми, поет. Любила его молодежь — где Стась, там и весело, где Стась — там и песни, танцы, развлечения.

— Эй, эй, девчата, почему это вы такую грустную завели, будто кого-нибудь на кладбище несут? А не лучше ли нам сыграть что-нибудь? Как, девчата? В «горю-пылаю» желаете? — И закричал: «Горю, горю — пылаю, кого люблю, поймаю!»

И случилось то, чего никогда не ожидала Ульяна. Во время игры Стась погнался за нею, при всех поцеловал в губы. Немое удивление поразило тогда хлопцев, а еще больше девчат. До сих пор еще помнит Ульяна, каким надменным взглядом окинула ее богачка Настя, которая бесстыдно липла к Стасю, с какой злостью кинула она Ульяне презрительные слова:

— Голодранку целует, нищенку! — Сказала и ушла, ни на кого не посмотрев.

А Стась под дружный хохот молодежи свистел ей вслед. Только одна Ульяна стояла ошеломленная, не знала, что ей делать: смеяться или плакать. От едких слов богачки жгло в горле, от поцелуя Стася было стыдно и радостно.

Неужели Стась избрал ее? Неужели он любит? А может, это насмешка над ее убогим девичеством? Только зачем же тогда он прошептал такие нежные, такие хорошие слова, догнав ее во время игры? И зачем же тогда ему было так свистеть вдогонку чванливой Насте?

Стояла как в воду опущенная, а Стась подошел, взял за руки, повел вдоль берега реки.

На следующий день на панской свекле окружили ее подруги, смотрели на нее, будто на какое-то диво, радовались и завидовали. А она только улыбалась от счастья, смелым взглядом отвечала на немые вопросы девчат. Ни единым словом не обидел ее Стась. Оставшись наедине с Ульяной, парень был не таким дерзким, как это могло показаться. Нежный и сдержанный в своих желаниях, он лишь положил голову ей на колени, когда они сели на пахучую траву, влюбленно смотрел ей в глаза. Какое это было для нее счастье!.. А потом, потом... наступили горькие, печальные дни. Стася забрали на войну, там он где-то и сложил свою буйную голову.

Через два года Ульяна вышла замуж за Пилипчука, стала матерью, успокоилась. Четверо детей появилось на свет, а выжило трое: две дочери и сын. Владимир был последним ребенком, однако любила его едва ли не сильнее всех. Сама не решалась признаться в этом, но когда кто-нибудь шутя говорил ей об этом, обиженно стискивала губы. Только в глубине души чувствовала: Владимир дороже, милее всех, может, потому, что самый младший.

Вздохнула. Все матери клянутся, что одинаково любят рожденных ими детей, но правда ли это? Ой, нет, неправда! Даже замерла на мгновенье, потому что почувствовала великий грех за свои мысли, потом взглянула на шитье, засуетилась. «Надо же поскорее сорочку заканчивать, а я словно девка на выданье, размечталась».

Ульяна считалась лучшей вышивальщицей на селе. Хотя уже и немолодая, однако в этом деле никому не уступит. А более всего любила вышивать для Володи. Всю душу вкладывала в его сорочки. Вот и сегодня, оставшись дома по случаю приезда сына, быстро управилась возле печи и принялась за вышивание. Хотелось вышить такую сорочку, чтобы все любовались ее сыном. Разве это грех? Пусть Володя будет в ней самый красивый. Потом вышьет сорочку и старику; Михаилу тоже на людях приходится часто бывать, в район ездить. По сути вся его работа на людях!

Когда Ульяна вспоминала о работе мужа, ее всегда охватывал страх — сколько раз угрожали им! На заборе и на воротах смертные приговоры писали. А впрочем, понимала: иначе Михаил не может. Раз его люди избрали, он должен служить людям так, чтобы не было нареканий.

Это был давний и хороший обычай труженика уважать общину.

Вздохнула.

— Почему вы, мама? — заговорил Владимир из светлицы.

Он сидел на диване, читал газету, вернее, смотрел на газету и думал о Галинке. Громкий вздох матери будто вывел его из синего тумана задумчивости. Встал, вышел к матери, посмотрел на ее работу.