Шрифт:
«Помогите!» — кричит Галинка и просыпается от собственного крика. Несколько минут лежит неподвижно, не в силах избавиться от пережитого во сне ужаса.
А в окно уже заглядывало солнечное утро.
«Неужели восемь?» — удивленно взглянула она на свои ручные часики, которые тихо тикали на тумбочке возле кровати, включила динамик. Словно в ответ на этот вопрос по радио начали передавать утренний выпуск последних известий из Киева.
— Надо вставать!
Соскочила с кровати, открыла окно. Несколько раз сонно потянулась, глубоко вдохнула осенний освежающий воздух. Потом вышла на середину комнаты и принялась делать гимнастику. Немного попрыгав, пошла в ванну и с удовольствием подставила тело под студеный душ. Всего полторы-две минуты, но как это снимает ночную вялость, наполняет тело бодростью! Еще с первого курса взяла за правило обливаться по утрам холодной водой. Отец одобрил ее «систему».
Через полчаса она уже шла по аллее парка в университет. Вчерашние неприятности отступили, казались не такими страшными. Даже незнакомец Роздум не пугал больше подчеркнутой молчаливостью, черными очками. Разве мало людей носят подобные очки?
Возле университета ее догнал Владимир Пилипчук, поздоровался, пошел рядом. Галинка вспомнила сон, встревожилась. «Неужели я верю в приметы? — задала себе вопрос. А Владимир почему-то улыбался, о чем-то рассказывал. — А он симпатичный», — думала Галина, украдкой поглядывая на юношу.
Вдруг остановилась, рассмеялась.
— Узелок я завязала, а книгу все время забываю. Недаром в народе ходит столько острот о девичьей памяти. «Девичья память — только до порога».
Владимир тоже остановился.
— Не удивляйтесь, это со мной случается. Правда, не очень часто, — шутила Галинка и все время смеялась. Возможно, именно от смеха ей казалось, будто солнце излучает фантастические искры самоцветов, покрывающих чубатую голову Владимира Пилипчука.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На окраине города в небольшом домике жил демобилизованный лейтенант Роздум. Откуда он был родом, имел ли когда-нибудь семью — об этом никто из соседей не знал. Жил бобылем. В свободные часы возился в саду и на огороде, и только поздними вечерами выходил в город. Кое-кто из соседей пытался завести с ним знакомство, но безуспешно.
«Слишком гордый этот золотозубый человек, — кивая Роздуму вслед, говорили соседи. — Нос кочергой задирает!»
Знали о нем совсем немного: демобилизованный офицер, имеет несколько наград, работает на электростанции мастером. А последняя новость пришла от шофера, который еще позапрошлым летом привозил уголь Роздуму, — возможно в шутку, шофер сказал соседям, что Роздум собирается жениться, для этого и купил у старенькой вдовы-польки домик.
С тех пор прошло два года; вдова переехала в Келецкое воеводство к младшему сыну, а Роздум успел отремонтировать домик... Со временем к чудаку привыкли, или — вернее — перестали обращать на него внимание.
А Роздум, как и раньше, в свободное от службы время возился в саду, на огороде, а с наступлением сумерек выходил в город на продолжительные прогулки, а возможно, и к какой-нибудь пикантной молодке.
Была суббота. Роздум только что вернулся из командировки и теперь лежал на диване в своей небольшой светлице, затягивался сигаретой, не мигая, по нескольку минут смотрел в одну точку, потом переводил взгляд на какой-нибудь другой предмет, и снова его глаза словно бы застывали.
О чем он думал?
Может, его волновали неполадки на электростанции, работавшей с перебоями? Возможно, он обдумывал, как отремонтировать испорченную гитлеровцами турбину, дать городу еще несколько десятков тысяч киловатт энергии? Или, быть может, он ломал голову над тем, как подключить к городской электросети новый машиностроительный завод? Кстати, по этому делу он и ездил в Киев на консультацию. Легко сказать — подключить! Но как? Не за счет же сокращения лимитов электроэнергии для бытовых нужд населения?
Настольные часы-пирамида легким мелодичным звоном отбили час дня. Роздум встал с дивана. Сегодня нужно было бы пойти на работу, доложить о поездке. Но это не в его интересах... Приблизился к зеркалу, по-девичьи внимательно начал рассматривать свое отражение. Тридцать пять лет, а под глазами мешки, лицо — измятая тряпка. Выцветшие желтоватые глаза... Буфетчица Стефа говорит, что у него особенные глаза. А что в них особенного? Да и можно ли верить в искренность слов Стефы? Врет, шельма голенастая! Вот если бы Яринка...