Я спросил Дэйва, хотел бы он посвятить себя политике. «Не навсегда, — ответил он. — Мне это тяжело физически. У меня руки вчера утром дрожали. Я провел на ногах две ночи подряд: составлял списки избирателей, готовых проголосовать за нас, и писал письма неопределившимся. Но мы, черт возьми, хорошо зацепили их этими письмами и листовками!»

«Есть только одно, что меня беспокоит, — заметил он. — Наймиты. Когда Маккарти в 1968-м победил в Висконсине, они оказались на борту первыми, прежде чем кто-либо понял, что произошло. И они говорили: “Хорошо, ребятки, веселье закончилось, теперь управлять процессом будем мы, а вы убирайтесь”. И эти ребятки только что в этом штате набрали 56 процентов голосов для Маккарти. Если такое случится снова, они могут поиметь всю кампанию. Тогда я просто соберу свои сумки и смотаюсь».

Одно из самых ярких моих воспоминаний о предварительных выборах в Небраске — как я вышел из лифта не на том этаже в «Омаха Хилтон» и услышал внезапный взрыв песни из номера дальше по гостиничному коридору… Около 20–30 молодых голосов нестройным хором с дьявольским темпераментом орали последний куплет «Гончей и шлюхи».

Я слышал эту песню и раньше во время предвыборной гонки в других коридорах других отелей, но никогда так поздно ночью, и ни разу она не звучала с такой силой:

Устрашающая песня в любых обстоятельствах, но особенно, если вам случится быть политиком, идущим на выборы с очень высокими ставками, и вы понимаете, что люди, поющие эту песню, не на вашей стороне. Я никогда не попадал в такую ситуацию, но представляю, что это как если бы вы спали в палатке где-то в Северном Вудсе и вдруг около полуночи проснулись от ужасного рычания и визгливых воплей: это оборотень убивает вашу сторожевую собаку где-то среди деревьев, куда не падает свет костра.

Я думал об этом, когда стоял в коридоре у лифта и слушал этих людей, распевающих «Гончую и шлюху» в номере дальше по коридору, который, как я знал, вел в крыло отеля, перекрытого для сотрудников кандидата. Но в моих заметках нет никаких указаний на то, какой именно из кандидатов был расквартирован в том крыле, или даже на каком этаже я оказался, когда впервые услышал эту песню. Я только помню, что это было на один этаж выше или ниже моего, то есть 11-го. Но разница имеет решающее значение, потому что люди Макговерна размещались в основном на 10-м, а контингент Хамфри жил выше — на 12-м.

Это была ночь понедельника, до открытия избирательных участков оставалось всего несколько часов, и напряжение достигло такого пика, что оба лагеря публично предсказывали свою победу, а «про себя» ожидали поражения. Но понять, чьи сотрудники распевали эту песню, теперь невозможно [69] .

Тем более, что моя голова была в этот час настолько затуманена, что я не мог быть уверенным ни в чем, кроме того, что только что вернулся с предрассветного завтрака в «Омаха Тоддл Хаусе» с Джеком Николсоном, Джули Кристи, Голди Хоун, Уорреном Битти и Гэри Хартом, руководителем кампании Макговерна, получившим чек примерно на 40 000 долларов от очередного представления, которое Битти устроил для сбора средств на избирательную кампанию.

Оно проходило в Линкольне, столице штата, расположенной примерно в 96 км к западу от Омахи. Дружелюбная толпа в семь с половиной тысяч человек заполнила местный общественный центр, чтобы увидеть концерт Энди Уильямса и Генри Манчини… По-видимому, это возымело действие, потому что через 24 часа Линкольн проголосовал два к одному за Макговерна и таким образом вытянул его из передряги в Небраске.

Я все понимаю и четко осознаю, что как аккредитованный журналист просто обязан сохранять спокойствие и время от времени терпеть двухчасовые выступления Энди Уильямса, тем более что я прибыл в Линкольн на автобусе для прессы и в любом случае не мог уехать, пока концерт не закончится. Но я начинаю задаваться вопросом, как долго еще смогу это выдерживать: этот бесконечный кошмар подъемов на рассвете, необходимости выходить на улицу и смотреть, как кандидат пожимает руки рабочим, идущим на дневную смену на завод Bilbo Gear & Sprocket, затем следовать за ним на другой конец города на следующее мероприятие на местной бойне… Затем обратно в автобус и следовать за автомобилем кандидата в потоке транспорта 45 минут, чтобы понаблюдать, как он будет есть ланч и общаться с людьми за столиком подвального кафетерия в высотном здании дома для престарелых.

Хамфри и Макговерн в течение последних шести месяцев проделывали все это по 18 часов в сутки, и один из них будет продолжать это делать 18 часов в сутки еще пять месяцев — до ноября. Профессионалы от политики считают, что другого способа быть избранным нет: выходите на улицу и встречайтесь с избирателями на их территории, пожимайте им руки, смотрите прямо в глаза и представляйте себя… Иначе никак.

Только один из кандидатов в этом году последовательно игнорировал и нарушал все правила Настольной книги традиционных политиков — это Джордж Уоллес. Он не отправлялся к заводским воротам и не торчал в кафе. Уоллес — артист-исполнитель, а не тусовщик. Он ведет кампанию, как рок-звезда, действуя по теории, что одна действительно большая толпа лучше, чем 40 маленьких.

Но черт с ними с этими теориями. Это, наверное, уже 13-е вступление, которое я написал для этой проклятой мешанины, и с каждым разом становится только хуже… Однако вряд ли это имеет значение, потому что я снова срываю сроки сдачи работы, и не так долго осталось до того момента, как начнет пищать телетайп и зазвонят телефоны, и эти головорезы из Сан-Франциско будут вопить о сдаче материала. Слова! Мудрость! Тарабарщина!

Все, что угодно! Типографские машины запустят в полдень, а до него осталось три часа, и все готово к печати, за исключением пяти пустых полос в середине. Разворот — главная статья номера. Обложка уже напечатана, и в соответствии с оглавлением, что лежит тут же, на полу, метрах в трех от пишущей машинки, на развороте должен быть «портрет Джорджа Макговерна и анализ его позиции», написанный мной.