– А я Лиля вчера отцом стал, – выпалил он. И покраснел.

– Вчера?!.. – его однокурсница была потрясена. – Алёшка!.. Ну, ты даёшь!.. В твоём возрасте, прости меня, с внуками надо нянчиться, а ты!.. Честно скажу, такой прыти я от тебя не ожидала!..

– Да нет… Ты не поняла. Ему скоро тринадцать будет… Просто я об этом не знал, потому что он уже после моего отъезда из госпиталя на свет появился… А вчера вечером мы с ним, наконец, встретились…

И он, сбиваясь, перескакивая с пятого на десятое, рассказал своей институтской подруге про госпиталь, про Наталью, про то, как вчера на телеграфе они нечаянно встретились, и как она повела его к себе домой, и как там в Дмитровском переулке случилась эта нечаянное знакомство.

– Я обещал его после школы встретить. Так что не обезсудь, Лилечка, мне пора… А не то боюсь, мы с ним разминёмся.

– Счастливый ты, Алёшенька! – впервые за всю их встречу в глазах Лили стояли слёзы, хотя сама она радостно улыбалась. – Беги!.. И дай вам Бог счастья!..

Богомолов поднялся со скамейки.

– Мы с тобой обязательно должны повидаться хотя бы ещё раз. Какой у тебя номер телефона? Я непременно позвоню!..

– Г – 4 – 12–45. Запиши.

– Бумаги нет и карандаша тоже. Я запомню: Г – 4 – 12–45… Ну, я пошёл?.. Счастливо!..

– Погоди… Ты же в театр хотел сегодня пойти?

– Некогда, Лилечка. Не могу я возвращаться к твоей кассе на Пушку… Цейтнот… Прости.

– У меня на сегодня два пропуска есть. Спектакль, говорят, очень интересный. О нём вся Москва шумит. Если хочешь, пойдём?..

– Но нам же три места надо. Не могу я Серёжку одного оставить.

– Серёжку я беру на себя, проведём как-нибудь. Поверь, такой шанс упускать глупо. Люди месяцами попасть к ним не могут.

– А в какой театр?

– Это даже не театр…

– А что же?.. – удивился Алексей Иванович.

– Это – студия. Молодые актёры из разных театров собрались вместе, по ночам репетировали и… в конце концов, поставили интересный спектакль. Впрочем, что тут долго объяснять?.. Сам всё увидишь.

– Скажи хотя бы, как называется?

– "Вечно живые". Пьеса Виктора Розова. Это имя тебе о чём-нибудь говорит?

– Да нет, мне в моём медвежьем углу, честно скажу, было не до театральных новостей.

– Значит, встречаемся возле МХАТа в половине десятого. Не удивляйся, начало в десять. Все артисты в разных театрах служат, поэтому и приходится им так поздно начинать. Идёшь?..

– Иду. Ты меня заинтриговала. Хотя… Для Сергея начало спектакля…

– Не беда, если один-единственный раз сынишка твой школу пропустит. Может, такой случай ему никогда в жизни не представится!.. Значит, до вечера. Пока!

И она быстро зашагала по бульвару в сторону Пушкинской площади.

Тридцатая школа оказалась в двух шагах от того места, где они разговаривали с Лилей, поэтому Богомолов пришёл значительно раньше условленного срока и, поджидая Серёжу, два раза прошёлся по переулку до улицы Горького и обратно. Волновался он страшно и чувствовал себя, точно школьник перед трудным экзаменом. Хотя, казалось, о чём безпокоиться? Всегда он был семейным, домашним человеком, с детьми общался легко и свободно, но долгие годы вынужденного одиночества приучили его… Как бы поточнее выразиться?.. Приучили к автономному, обособленному существованию, и сейчас становилось страшно от одной только мысли, что его одиночеству пришёл конец и с этого дня он уже не только за себя отвечает.

– Папа! – от дверей школы по переулку бежал сияющий Серёжка. Пальтишко его распахнулось, фуражка с трудом держалась на макушке!..

Но какое это имело значение?!.. Впервые за свои неполные тринадцать лет он мог громко, не таясь, на весь белый свет прокричать это драгоценное в жизни каждого мальчишки слово – папа!

– Ну, где был?.. Что делал?.. – он слегка запыхался. Может, от быстрого бега, но скорее всего от переполнявшего его незнакомого прежде волнения.

– Гулял, – чуть смутившись, ответил Богомолов. – Ждал, когда твои уроки закончатся.

– Честно?!..

– Абсолютно.

– И я, папа… Я тоже ждал… Почему-то сегодня все уроки были вдвое длиннее, и время жутко страшно тянулось.

– Серёжа, "жутко страшно" в русском языке не бывает, – начал воспитывать сына Богомолов.

– А что бывает? – хитро сощурив правый глаз, спросил тот.

– Или страшно, или жутко, – смутившись, ответил отец.

– А "страшно жутко"?..

Оба от души рассмеялись.

Дома Серёжа сразу принялся хозяйничать: поставил на плиту большую кастрюлю со знаменитым маминым борщом, в маленький ковшик налил воду, чтобы сварить сосиски, а на алюминиевую сковородку налил немного подсолнечного масла и вывалил сваренные накануне макароны…

– Ты, папа, как любишь, чтобы макароны хорошенько поджарились или чуть-чуть?

– Не знаю, – опешил Алексей Иванович. – Никогда над этом не задумывался.

– Я могу их просто разогреть, но, по-моему, вкуснее, когда у них снизу, знаешь, такая хрустящая корочка. Ты не возражаешь?

– Делай по-своему, Серёжа. Я человек непривередливый, всё съем.

– Лады. Значит, жарим макароны "по-большаковски"! Мы с мамой именно так любим.

– Почему "по-большаковски"?

– А как же иначе? Фамилия-то у нас – Большаковы.