Серёжка смотрел на всё происходящее широко раскрытыми глазами. Для него это было очень красивое представление. Священники в расшитых золотом ризах, мерцание крохотных лампад, непонятные, никогда прежде неслышанные слова молитв и возглашений, церковные песнопения были значительны и прекрасны!.. Всё происходящее притягивало его к себе, завораживало. А когда церковный хор запел: "Не умру, но жив буду, и повем дела Господня", – на глаза его сами собой навернулись слёзы. И кто их просил навёртываться?!..

Помимо отца Иоанна, который, вероятно, был настоятелем храма, а стало быть, главным здесь, службу вели ещё два священника. Один совсем молодой и розовощёкий, второй постарше, с сильной проседью в волосах и глухим хриплым голосом. Они как бы дополняли один другого. И если от молодого веяло свежестью и неиссякаемым ощущением жизнеутверждающего смысла Великой вечерни, то пожилой привносил в неё некую основательность и глубину. А отец Иоанн, словно посредник меж этих двух начал, уравновешивал горячность молодости и суровую глубокомысленность зрелости. Оттого, наверное, и лица немногочисленных прихожан были одухотворенны и освещались изнутри тихой глубокой радостью, а на душе становилось покойно, и озарялась она радостным светом Божественной любви.

К концу службы ноги у Серёжки затекли, внимание рассеялось, и всё происходящее в церкви уже не производило на него такого значительного, прекрасного впечатления, как это было вначале. Он переминался с ноги на ногу, томился и хотел только одного, чтобы служба поскорее закончилась.

– Потерпи, совсем немного осталось, – успокаивал его отец.

На исповедь стояли всего четыре человека, и Алексей Иванович решил подойти последним, чтобы не задерживать остальных.

– Тебя как зовут, раб Божий? – спросил батюшка, когда Богомолов подошёл к нему.

– Алексеем, – ответил тот.

– Ну, что, раб Божий Алексий, вижу смута у тебя на душе. Рассказывай.

– Мой рассказ долгий, отец Иоанн, но я могу и покороче.

– Спешить мне некуда, и, если ты тоже не торопишься, давай не будем горячку пороть и побеседуем обстоятельней. Мне Донат говорил о тебе.

И раб Божий поведал отцу Иоанну все свои негоразды последних дней.

– Вот и не знаю я, как быть: можно отпевать Наталью или нет? – закончил он свой невесёлый рассказ.

Батюшка призадумался:

– Да-а, положение, доложу я тебе, неординарное. Но давай, мы с тобой станем рассуждать логически. Какой год рождения твоей Натальи, знаешь?

– Знаю, тысяча девятьсот седьмой.

– А кем родители её были?

– Вот этого не знаю. Хотя можно сына спросить, он, наверное, знает, – и он поманил Серёжку к себе: – Серёжа, подойди к нам.

Тот подошёл.

– Кем у тебя были бабушка и дедушка, Сергушок? – ласково спросил парня батюшка.

– Бабушка всю жизнь в школе работала, а дедушка, по-моему, на железной дороге. Но что он там делал, я понятия не имею. А вам это зачем?

– Мы тут с отцом твоим одну задачку решаем. А именно, крестили в младенчестве твою матушку или нет. Но поскольку никаких явных свидетельств у нас нет, то логично обратиться к косвеным. Конечно, среди интеллигенции в начале века нигилизм и безбожие считалось чуть ли не геройством. Однако, даже если предположить, что твои предки также были подвержены этому, всё-таки традиции ещё соблюдались, а согласно им, новорожденную обязательно крестить надо было. Ты как, Сергушок, полагаешь?..

Мальчишка окончательно растерялся:

– Я вообще-то… не знаю… Вполне возможно, – ответил он, заикаясь.

– Я тоже так считаю, – согласился с ним отец Иоанн. – В девятьсот седьмом году такого повального отречения от веры ещё не было, и, скорее всего, матушку твою крестили, – заключил батюшка. – И в конце-концов, Алёша, даже если мы с Сергеем ошибаемся, простит нам Господь этот грех по незнанию нашему. Но, если мы правы в рассуждениях своих и не совершим обряд отпевания, этот грех куда более значительный и серьёзный. Ведь так?

Отец с сыном закивали головами.

– Привозите матушку вашу завтра к вечерней службе в храм. Пусть она ночь у нас постоит. Я Дарьюшку попрошу, пусть она Псалтирь над ней почитает. А наутро мы её отпоём и похороним. По-христиански. Договорились?

– Договорились, – и за себя, и за отца ответил Серёжка. Он не понимал отчего, но почему-то страшно обрадовался.

Всё складывалось чрезвычайно удачно. Одно тревожило Богомолова: почему не пришла Лиля? На неё это было не похоже, но, в принципе, кто поймёт женщин? Эти загадочные существа вечно ставят перед нами трудноразрешимые вопросы.