Шрифт:
– Сколько же разного барахла за человеческую жизнь набирается! – достала оттуда маленький альбомчик с двумя розовощёкими девочками в нарядных платьях на обложке. – Как давно я его в руки не брала! Страшно подумать!.. – открыла и засмеялась.
– Что вы? – удивилась Капа.
– Вот, послушай…
"В минуты скорби и печали,Когда тоска, как лютый зверь,Терзает сердце, то едва лиПомогут люди – им не верь!В такие горькие минутыОдна с невзгодами борисьИ, если хочешь утешиться,Творцу Всевышнему молись!..Катя Глуховцева. 14 марта 1895 год".Это мы в гимназии на память друг дружке в такие альбомчики стихи писали. А Катя среди нас слыла настоящей поэтессой. Какие сладкие слёзы мы проливали над её стихами!.. Это уже потом, много позже, случайно открываю модный женский журнал и читаю до боли знакомые стихи. Батюшки!.. Да ведь это Катин перл!.. Так я узнала, где черпала вдохновение лучшая поэтесса нашей гимназии… Погоди… Сейчас… Попробую вспомнить…
"Печальный соловей прекрасной розеПел дивный гимн, сгорая от любви,Но, верная унылой жалкой прозе,Бездушная шипы ощерила свои!.." —Валентина Ивановна опять засмеялась, – Сколько лет прошло, а я помню!.. До сих пор помню!..
Она достала из сундучка пачку фотографий.
– Сейчас я тебе её покажу… Вот, смотри, третья справа… Правда, хорошенькая?.. А сколько надежд!.. Сколько сладких предчувствий!..
– А где она теперь? – осторожно спросила Капа. – Жива ли?..
– Бог весть!.. В девятнадцатом году Глуховцевы всей семьёй за границу подались. Я от неё две почтовые открытки получила. Одну из Белграда, а через полгода из Парижа. Больше я про неё ничего не слыхала, – она достала ещё одну фотографию, – А это её брат Виталий!.. А?.. Необыкновенно, неестественно хорош!.. Сколько ночей я из-за него проревела!.. Подушку слезами насквозь промочила!.. А он в мою сторону даже не глядел…
Капа покачала головаой и сказала очень уважительно:
– Военный!..
– Мы с Катей уговорили его сняться, когда он к нам на каникулы из кадетского корпуса приезжал, – Валентина Ивановна перевернула фотографию и прочитала на обороте: – "Пятое августа 1898 год." Боже!.. Как давно это было!.. И как недавно!.. Как-то жизнь слишком быстро прошла… Промелькнула!.. Бедный Виталий!.. Погиб в двадцатом, когда белые из Крыма в Константинополь уходили… Упал с парахода и… утонул, – она увлеклась, перебирая старые пожелтевшие фотоснимки. – Это я… Это моя матушка… Это тоже я… Опять я… с выводком своим…
– Ой!.. – Капа всплеснула руками. – Сколько у вас детишек-то!..
– Пятеро… Троих я ещё в младенчестве схоронила. Вот… Надюшка до году не дожила, а Боренька и Глебушка один за другим ушли… В тринадцатом году у нас страшная холера была… Только Петруша выжил, самый младшенький… Я его отваром из полыни отпоила.
Она стала перебирать фотографии.
– Это брат Алёша… Письмо, что ты мне давеча дала, от него пришло.
– Старший? – почтительно спросила Капа.
– На девять лет меня моложе.
– Тоже очень красивый.
– У родителей нас было шестеро: четыре мальчика и две девочки. А остались только мы с Алёшкой… Как время бежит!.. Когда же мы с тобой, братик, в последний раз виделись?.. – спросила Валентина Ивановна, обращаясь к фотоснимку, на котором во весь рот улыбался озорной мальчишка, весь усыпанный веснушками. И сама себе ответила: – Ну да, ещё до войны!..
– А что так? – удивилась Капа.
– Жизнь развела… Одно хорошо, что не забываем друг дружку: хоть пару раз в году весточки посылаем, – и с затаённой горечью добавила: – Ничего, на похороны приедет.
Капа возмутилась:
– Вы опять?!.. – но тут же осеклась, увидев следующую фотографию. – Ух, ты!.. А эти двое кто?..
– Тот, что сидит, мой батюшка, Богомолов Иван Сергеевич – настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы, что в Замостье. Там теперь консервный завод. А рядом с ним – мой благоверный супруг Петя Троицкий. В те поры, когда их снимали, он батюшке дьяконом сослужил. Царство им обоим Небесное!.. – Валентина Ивановна торопливо перекрестилась.
Капа сочувственно покачала головой и спросила:
– Ну, батюшка ваш, видать, от старости помер, а супруг-то отчего?..
– Ошибаешься. Отец Иван от инфлюэнции умер, то есть от гриппа, как теперь говорят… А Петенька мой… – она не смогла договорить, прижала платок к глазам, фотографии выскользнули из рук и рассыпались по полу. Капитолина кинулась их собирать.
– Ну, ну, не надо!.. – повторяла она, ползая на коленях. – После расскажете, раз вспоминать тяжко… Не надо…
Но Валентина Ивановна уже взяла себя в руки.
– Петя в двадцать втором погиб, – сказала она и замолчала.