цели моего существования, заставляя меня чувствовать, словно я сдаюсь, когда должна направлять

войска в бой. Нас научили отдавать наши жизни, но как начать войну, если ты уже проиграл? Как

отправлять людей на войну, когда они уже мертвы?

Я вздыхаю, долго и тяжело.

Я поворачиваюсь лицом к группе, смирившись со своим решением, потому что, как бы то

ни было, я не тот человек, который берёт свои слова обратно. Слишком много вещей, которые надо

рассмотреть, слишком много людей на грани риска, ничего не поделать, но надо продолжать

двигаться дальше и надеяться на лучшее.

— Что я должна сделать? — говорю я.

Джексон поднимает взгляд, его злость и разочарование исчезают, как только он смотрит на

моё лицо.

— Сделать то, что мы должны были сделать с самого начала. Разузнать стратегию.

Я киваю, чувствуя внезапную решительность, которую прежде никогда не ощущала.

Потому что внутри я не уверена, что приняла правильное решение, помогая Джексону. Сейчас я

знаю, что дело не столько в правильности решения, сколько в его важности, и я понимаю, что эта

разница каким-то образом раскрепостила меня. Я восстановила контроль. И я готова делать то, что

требуется для защиты своего вида.

Я останавливаю свой взгляд на Джексоне.

— Считай, это сделано.

Ло подходит и крепко меня обнимает.

— Ты можешь сделать это, — говорит он, прежде чем уйти, чтобы проверить свою маму. Я

смотрю, как он удаляется, радуясь, что на моей стороне есть человек.

— Ты идёшь? — говорит Маккензи Джексону.

Он качает головой, ни разу не подняв взгляд, и я чувствую, как тяжёлые стены вокруг меня

начинают понемногу разрушаться. Я не знаю, почему он оказывает на меня такой эффект. Мои

глаза находят землю, и я пинаю грязь, оба из нас выглядят, как дети, отказывающиеся уступить

первыми.

Маккензи направляется ко мне, её лицо полно негодования.

— Это не игра, человек. У нас здесь есть определённые роли. Наши люди, ваши люди, все

рассчитывают, что мы это сделаем. Нет времени для этого… этого…

— О чём ты говоришь? — я практически кричу.

— Посмотри на него! — Маккензи указывает на Джексона. — Не видишь, что ты делаешь?

Тебе всё равно?

Моя голова дёргается, слова покинули меня. Затем между нами становится Джексон,

отодвигая Маккензи назад.

— Я в порядке, Кензи. Вернись к остальным. Оповести о наших находках.

— Но…

— Просто иди. Пожалуйста.

Боль заменяет злость, и за один прыжок она оказывается на соседнем дереве, исчезая с

наших глаз.

И вот, мы остались наедине, Джексон и я, смотря друг на друга, и оба неуверенные в том,

что сказать дальше. Я иду назад по направлению к дому, зная, что не должна задерживаться после

того, как мама позовёт меня изнутри, и сажусь на качели, подвешенные под крышей.

Джексон останавливается напротив меня, достаточно близко, чтобы, наши колени

соприкоснулись.

— Что сегодня произошло? Прошлой ночью всё было хорошо. Что произошло? Дело в

атаках? Тебе кажется, словно я… — он пропускает руку через волосы.

Я смотрю на него, полностью поглощенная.

— Нет. Это не то. Это… я не знаю. Я просто чувствую себя слишком неуверенно.

— Мы получим стратегию, Ари. Не переживай. Мы получим её.

Я прочищаю горло и смотрю в сторону.

— Причина не в этом.

Казалось, мгновение он обдумывал это, а затем опустился на колени напротив меня так, что

теперь наши глаза находились на одном уровне.

— Я помню, когда это произошло, — говорит он, проводя пальцем по большому шраму на

моём левом колене. — Тебе было десять, и ты беспечно подошла к краю кровати с надетыми

носками. Ты поскользнулась и стесала коленку об угол кровати.

— Как ты…?

— Пять швов, если я помню, — он поднимает брови.

— Но они были бесполезны, потому что утром все прошло. Я сказала своей маме, что у

меня есть супер способности. Она позволила мне притворяться, будто я лечу её всю оставшуюся

неделю, — улыбаюсь я мысленно, и понимаю. — Это был ты, не так ли?

— И этот, — говорит он, указывая на крошечный шрамик на моей брови. — Случилось год

назад. Он беспокоил меня. Что ты делала на крыше? Ты поскользнулась и упала на большой дуб

где-то здесь. Ты могла что-нибудь сломать, но обошлась лишь глубокой раной на руке.