Собрание Стихотворений
вернуться

Соловьев Сергей Михайлович
Шрифт:

VII. ДАФНИС И ХЛОЯ

Хлоя Дафнис! Дафнис! где пропали козы? Серый волк козу мою возьмет. Дафнис Губки дай мне вместо этой розы, Дай мне грудь за яблоко и мед! Хлоя Засмеют меня подруги-нимфы, Подсмотревши нас из-за куста. Дафнис В поле сладко рдеют гиакинфы, Слаще рдеют Хлоины уста. Хлоя Поцелуи, как цветы, срывая, Ты корней цветку не оборви. Дафнис Хлоя! Хлоя! — роза полевая — Долго ль будешь бегать от любви? Хлоя Погоди, пока созреют лозы, Виноградник ранний не разрушь. Дафнис Ах! уста твои душистей розы, Груди слаще яблоков и груш. Хлоя Ах, отстань! мне надоели ласки, Нас увидеть может кто-нибудь. Дафнис Отчего так томны эти глазки, Отчего заволновалась грудь? Хлоя Отчего я так тебе желанна, Отчего я млею, вся дрожа? Дафнис Отчего ты так благоуханна, Так бела, румяна и свежа? Хлоя Полно, голубь, ворковать с голубкой! Дафнис, будет! захватило дух! Дафнис Как хорош над вздернутою губкой Чуть заметный серебристый пух! Хлоя Дафнис, Дафнис, перестань, не трогай Мне пора, давно пора домой. Дафнис Хлоя, к матери вернувшись строгой, Поцелуи с жарких щечек смой. Хлоя Растрепались кудри без повязки. На, целуй! сюда идут. Бегу. Дафнис Вытри, Хлоя, маленькие глазки, Чтоб не выдать игры на лугу.

VIII. ПОЦЕЛУЙ [152]

Твое лицо — запечатленный сад, Где утренняя роза розовеет. От лепестков полураскрытых веет, Маня пчелу, медовый аромат. И я пришел в цветущий вертоград, Где райский плод сквозь зелени краснеет. Ах, знал ли я, что для меня созреет Румяных уст мускатный виноград? Твои глаза впивая взором жадным И ими пьян, как соком виноградным, Припав к груди, я пью душистый вздох, Забыв о всем волнующемся мире. В твоих губах, как в розовом потире, Вино любви и лучезарный бог.

152

Поцелуй (с. 357). Антология. С. 216.

IX. ЭПИТАЛАМА

Подруги вводят с песней брачной Тебя в сияющий чертог; В одежде, легкой и прозрачной, Ты медлишь перейти порог. Смирясь пред мукой неизбежной, С ресниц стряхаешь капли слез, И с головы снимаешь нежной Венок из ароматных роз. Идешь, как жертва на закланье, Не смея мне в глаза взглянуть, Но подступившее желанье Волнует девственную грудь. Припав к тебе с лобзаньем жадным, Я в спальню ввел тебя, как в храм, И чашу с соком виноградным Приблизил к рдеющим губам. И лен венчального наряда Упал потоком легких струй, Дыханьем роз и винограда Был полон брачный поцелуй. Твоими взорами лелеем, Взирая гордо и светло, Я умастил тебе елеем И грудь, и кудри, и чело. И, сердцем всем и всею кровью Невесту чистую любя, Я наклонился к изголовью, Назвав по имени тебя. И, не боясь грядущей муки, Вся — закипавшая гроза — Ты медленно раскрыла руки И вскрикнула, закрыв глаза. Четой блаженной и бессильной Нашла нас юная заря, И мускус был, как дым кадильный, Благоухавший с алтаря.

X. «Глазки смеются твои, как зелено-лазурное море…»

Глазки смеются твои, как зелено-лазурное море, Искрятся солнцем любви, млеют желанием нет. Ножки тверже твои незрелых кистей винограда, Трижды вкруг них обвились красных сандалий ремни. Пышны широкие бедра под легкою белою тканью, Мягче они творога, если коснуться рукой. Груди твои притаились, как две белокрылых голубки, Юные груди твои, пламенных ждущие губ. Сладко, прильнувши губами, наполнить их томным волненьем, Слаще губами припасть к алым, как роза, губам. Милая, только зачем в золотые часы поцелуев Яблоко с медом вкушать, розой касаться до губ? Слаще, душистей не будешь, голубка, от меда и розы: В каждом лобзанье твоем — яблоко, роза и мед.

XI. «Ты еще нежным была и не знающим страсти младенцем…» [153]

Ты еще нежным была и не знающим страсти младенцем В дни, когда отроку мне муза вручила свирель. Помнишь веселие игр у источника, милого нимфам, Помнишь, любила играть ты со свирелью моей? Полый цикутовый ствол приложив к розовеющим губкам, Ты повторяла за мной первые песни мои. Вместе укрывшись в тени, мы читали стихи Каллимаха И собирали вдвоем в вашем саду виноград. Зорким оком прозрел ученик лучезарного Феба, Сколько таится в тебе чар Афродиты златой. Светлые глазки твои не видали тринадцати весен, Как полотно подняла рано созревшая грудь. Ах! простите навеки, невинные детские игры, Только увижу тебя, в сердце томленье и боль. Годы промчались, и ты полюбила алтарь Мельпомены, Крики влюбленной толпы, красный звенящий тимпан. Цинтия, долго ли будешь бесстрастною жрицею музы: Холодны ласки богов, ими ль наполнится жизнь? Счастие в жизни одно: небольшой, но прочный достаток, Вечно горящий очаг, ложе, где спишь не один. Тот охотнее дом посещают мудрые музы, Где хозяйственна мать, в люльке играет дитя. Мне не даром тебя указала сама Афродита, Знаю, что только с тобой жизнь моя будет красна. Что за нежность в тебе и какая умеренность в чувстве! Чуткая к голосу муз, ты не боишься труда. Любишь курения, розы, вино, вавилонские ткани, Но и расчетлива ты, и бережлива, как мать. Нет, не даром тобой пленяется старый философ, Зная природу вещей, ведая тайны богов. Боги тот дом охранят, где ты будешь цветущей хозяйкой, Будут в нем мясо и хлеб, и не иссякнет елей. Кто переступит порог благовонной девической спальни? Кто разделит с тобой ложе, трапёзу и жизнь? Если сделаюсь я, о боги, этим счастливцем, Вам обещаю заклать лучшего в стаде быка.

153

«Ты еще нежным была и не знающим страсти младенцем…» (с. 361). Цикута (вех) — род многолетних водных и болотных трав семейства зонтичных. Каллимах (ок. 310 — ок. 240 до н. э.) — др. — греч. поэт, представитель александрийской школы. Мельпомена — в греч. мифологии одна из муз, покровительница трагедии. Жрецами Мельпомены называют актеров. Цинтия — имя возлюбленной римского поэта Секста Проперция. Настоящее ее имя Гастия; предком ее был историк Гастий, современник Цезаря.

XII. «Цинтия, тише целуйся, а то услышат рабыни…»

Цинтия, тише целуйся, а то услышат рабыни И донести поспешат матери строгой твоей. Глупая, сладости больше в безмолвных, долгах лобзаньях: Звонко целует дитя няню и милую мать. Ты же позволь мне, зажав меж губами верхнюю губку, Медленно пить аромат девственно-свежего рта. Сладко слегка шевелить губами алые губки, Так сбирает пчела с розы мед золотой. Что за уста у тебя, моя девочка! Тайны лобзаний В них заключаются все, как у богини любви. Раз целовавши тебя, целовать не захочешь другую: Все пред твоими уста — как перед розой полынь. Цинтия, снова? Шалунья! Наверно достигли до сада Звуки лобзаний твоих. Ах, ты погубишь меня.

XIII. SATURNALIA

Увы, боюсь я праздника Сатурналий: Верна ли другу Цинтия в этом шуме, Когда под утро, средь молодежи Рима, Она венчает кудри цветущей розой, Пьяна весельем и золотым Фалерном? Не побледнели б щеки от долгих бдений, Не оскорбил бы грубый начальник цирка Нескромной лаской плечи плясуньи милой! Не мажь так часто губки сирийской мазью: От притираний губки утратят сладость, А эти губки слаще вина и меда. Ах, поскорей бы кончился этот праздник, И мы собрались у очага родного, Чтоб грызть орехи и целоваться тихо, Когда задремлет бабушка над вязаньем!

XIV. ИЗ ИОАННА СЕКУНДА [154]

Слаще нектара поцелуй Неэры, Весь он дышит души росой душистой, Миром нардовым, тмином, киннамоном, Медом, что собирают с гор Гимета Или с розы Кекропа медуницы, И, замкнув непорочным воском сота, Мед слагают в плетеную корзину. Если много мне дашь твоих лобзаний, Получу я внезапно дар бессмертья И богов наслажусь нетленным пиром. Но, молю, не дари такого дара, Иль богинею стань со мной, Неэра. Не хочу без тебя богов трапезы, Даже если бы золотое царство, Как Юпитеру, мне вручили боги.

154

Из Иоанна Секунда (с. 365). Иоанн Секунд (наст, имя Ян Николай Эверарт; 1511–1536) — нидерландский поэт. Писал на латыни эротические стихи. Кекроп — по преданию, основатель и первый правитель Афинского государства. Построил афинский акрополь, названный Кекропией; соединил разрозненно живших жителей Аттики.