Нестлер пришел одновременно с фотографом. Фотограф казался каким-то загнанным. Он вообще-то фоторепортер. Он согласился только ради Надольного. Нестлер исчез в кабинете Надольного. Поднялся шум. Женщина звонко смеялась. Фотограф бродил по комнатам, выбирая место съемки. Решил фотографировать в приемной. Там лучший свет. Доктор Штадльман принес свои фотопринадлежности. Кофр у него был больше, чем у фотографа. Он задавал фотографу профессиональные вопросы об освещении, экспозиции, объективе. На большую часть вопросов фотографу нечего было ответить. Тогда он сказал, что просто снимает. Ему неизвестно, что там происходит в деталях. Его интересует только, что получится. Доктор Штадльман принялся объяснять. Фотограф окончательно разнервничался. И рассердился. Он все передвигал оба юпитера и спрашивал, нельзя ли наконец начать. В конце-то концов. Он тут собирался фотографировать. А не сдавать экзамены. Доктор Штадльман поджал губы. Хелена сходила за манекенщицей. Надольный и Нестлер встали в дверях и наблюдали. Фотограф спросил, обязательна ли при съемке публика. Он бы тогда брал входную плату. Он хочет остаться с моделью с глазу на глаз. Пусть ему объяснят, что от него требуется. И дадут работать. Спокойно. Пожалуйста. Доктор Штадльман настаивал на своем присутствии. А Надольный с Нестлером могут дальше пить шампанское. Фрау Гебхард тоже должна остаться. Он хочет ей показать, как прикрепляются аппликаторы. Чтобы потом она могла сделать это и без него. Модель стояла посреди приемной и все спрашивала, когда же ей раздеваться. И долго ли еще будут устанавливать свет. И не следует ли ей снова напудриться. Штадльман сказал ей, что лицо ему вовсе не нужно. Надольный и Нестлер подошли ближе. Доктор Штадльман твердо сказал, что, по его мнению, юной даме совершенно ни к чему раздеваться. Пусть только юбку снимет. Надольный и Нестлер подошли еще на шаг. Манекенщица подошла к Нестлеру. Поглядела на него снизу вверх. Она здесь для того, чтобы сниматься обнаженной. Это совсем другой тариф. Для съемок в одежде она бы не стала вставать в такую рань. Чтобы прошли все следы. И от белья тоже. Нестлер обнял ее за плечи. Развернул. Они стояли рядом. Нестлер обнимал женщину. Разумеется. Речь идет только о съемках без одежды. На фотографиях своей продукции он не желает никаких лямок. Это он сказал Штадльману. Штадльман отвернулся. Женщина разделась. Стояла нагишом, а Штадльман принялся прикреплять аппликаторы. Разъезжал в кресле и подтягивался на руках. Наложил один аппликатор модели на затылок. Фотограф и Штадльман сфотографировали затылок. Потом бедра с аппликатором. Предплечье. Колено. Надольный и Нестлер глазели. Переглядывались. Хелену радовало, что они хотя бы не подталкивают друг дружку локтями. Через некоторое время вернулись в кабинет. Слышно было, как они там смеются. Манекенщица принялась капризничать. Не стояла спокойно. Начала делать замечания. Насчет аппликаторов. Они щекочутся. Ей не нравится чувствовать их на коже. Спросила фотографа, хотелось бы ему, чтобы ему такое приделали. Спросила Штадльмана, по какому праву он ее фотографирует. Ей вовсе неохота попасть в какую-нибудь коллекцию. Доктор Штадльман спокойно поинтересовался, уж не полагает ли она, что его занимают подобные картинки. Женщина поглядела на его огромные черные ортопедические ботинки и щиколотки в аппарате, прикрытом штанинами. Пожала плечами. И снова испортила снимок. Хелена стояла в углу. Фрау Шпрехер укрылась на кухне. Сидела там и курила. Хелена не решалась просто уйти. Штадльман все время обращался к ней. Говорил о действии. О том, как накладывать аппликаторы. И о том, как изменится воздействие, если они сдвинутся. Хелена кивала. Потом модель окончила съемки. Просто натянула юбку. Засунула трусики и колготки в сумочку. Надела туфли. Через голову натянула верхнюю часть своего туалета и ушла к Нестлеру и Надольному. Сказала, что проголодалась. Фотограф собирал свои принадлежности. Хелена спросила Штадльмана, все ли это снимки, что нужны ему. Тот кивнул и тоже принялся укладывать фотопринадлежности в кофр. Из кабинета вышли Нестлер и Надольный с моделью. Они идут обедать. Фотографу понадобилось коротко переговорить с Надольным. Они вернулись в кабинет. Потом все ушли. Никто не заговорил с доктором Штадльманом. Нестлер, судя по всему, делал это намеренно. Хелена чувствовала собственную беспомощность. Спросила у Штадльмана, не пообедать ли им вместе. Тот отказался. Это слишком утомительно для него. Ему нужно домой, машину он оставил внизу. Потому что некоторые люди должны работать. Хелена извинилась за остальных. Они могли бы перекусить прямо здесь, она сходит и все принесет. Или его ждет с обедом матушка, и поэтому ему надо домой? Хелене удалось уговорить Штадльмана не уезжать. Она оставила их с фрау Шпрехер. Уходя, слышала, что они заговорили о воздействии магнитных аппликаторов на животных. Хелена отправилась в лавку и купила колбасы. Сыру. Салат. Воду. Яблочный сок. Хелена с удовольствием выпила бы пива. Но не рискнула. Когда она вернулась, фрау Шпрехер уже накрыла все для междусобойчика на столе для совещаний в кабинете Надольного. На затылке у фрау Шпрехер был магнитный аппликатор. От болей в шейном отделе позвоночника. У стола Хелена замешкалась. Фрау Шпрехер успокоила ее. Сказала, что те сегодня уже не вернутся. Хелена прикидывала, вернет ли ей Надольный деньги за провизию. Она потратила 289 шиллингов. А остается у нее всего 6621 шиллинг.

Хелена была одна в квартире. Она вернулась домой и обнаружила записку. Бабушка взяла девочек с собой к подруге. Там они поужинают и к девяти вернутся. Девочки пририсовали сердечки и передали поцелуи. Хелена села в кресло. Слишком устала, чтобы стоять. И слишком устала, чтобы лечь спать. Боялась лечь. Уйти в матрас так, что перестанет хватать воздуха. Она откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Голова больше не болела. Казалось, что она где-то далеко. Далеко-далеко. Но ясная. В ней достаточно места для вопросов, когда позвонит Хенрик, почему он не звонит, позвонит ли когда-нибудь вообще. Хелена заплакала. Волна горечи поднялась в животе, прокатилась по груди до глаз. Потекли слезы. Сочились сквозь зажмуренные веки, она всхлипывала. Рыдания сотрясали ее. Он нужен ей. Ей нужен Хенрик. Всегда был нужен. Ей хотелось, чтобы он опустился перед ней на колени. Чувствовать его. Его тело рядом со своим. Сейчас. Немедленно. Она прорыдала три часа, но чуда не случилось. Хенрик не появился. Звонил телефон. Хелена не брала трубку. Вдруг это Пупсик. Что тогда сказать. Но Хенрик… Что, если это был Хенрик? До последней минуты она любила его. А теперь все миновало. Если бы она умерла, эта любовь длилась бы. Бесконечно. Хелена все снова вспоминала, как Грегор входит на террасу. Естественно. Беззаботно. Играя в семью с ее лучшей подругой. Ее нет. Она не существует. Как он шел, забыв о собственных детях. Отец Софи. И Хенрик, наверное, в это же самое время так же беззаботно шел по какой-нибудь террасе. Какой тогда смысл умирать? Представив себе, что ее дочерям предстоит все то же самое, она снова разрыдалась. Непременно предстоит. Снова зазвонил телефон. Хелена плакала. Винила себя. В конце концов, это всего лишь ее личное горе. Касается только ее. Это главное. Ведь может случиться столько ужасного. Дочка заболеет. Или умрет. И что тогда. За окнами садилось майское солнце. Ветки деревьев гнулись под ветром. Сквозь кроны видно розово-оранжевое вечернее небо. Хелена сидела в кресле. Не меняя позы. Она измучилась. Думала, что должна бы радоваться. Вообще-то. У нее не было случая высказать все это Хенрику. Она вообще мало разговаривала с ним о любви. Как правило, просто смотрела на него, когда он говорил, что любит ее. Не хотела показаться смешной. Очень смешной. Как с Алексом. Или тем более — с Грегором. Нет. Что угодно, только не это. Держись, думала она. Держись. И сидела неподвижно. Тело больше ни на что не реагировало. Потом она встала. Поменяла девочкам постельное белье. Те вернулись в большом возбуждении. У бабушкиной подруги они видели собак. Тетя Зойтер и им может достать собачку. Они хотят собаку. Они все будут делать. И будут любить собачку. Хелене не хотелось спорить. Это нужно очень основательно обдумать. А им пора купаться, и побыстрее. Если они хотят, она почитает им вслух. Дети нехотя отправились купаться. Хелена почитала им "Дон Кихота".

В десять часов зазвонил телефон. Хелена выдернула вилку из розетки и пошла спать.

На следующий день все долго спали. Была суббота. Хелена проснулась от звонка в дверь. Она не вынула ключ из замка. Не хотела, чтобы Грегор застал ее врасплох. Хелена хотела поменять замок. Но это слишком дорого. Хелена надела халат. Даже не взглянула в зеркало. Грегор теперь обойдется и так. Ее даже радовала возможность предстать перед Грегором в затрапезном виде. Все равно она его не впустит. Хелена накинула цепочку и приоткрыла дверь. "Мы еще спим. Твоя мать очень поздно вернулась вчера с девочками", — сказала она в щелку. "Тогда нужно сварить кофе. Уже почти одиннадцать", — отвечал Хенрик. Хелена захлопнула дверь. На миг застыла. Потом сбросила цепочку. Снова открыла дверь. Оставила ее открытой и помчалась в ванную. Пусть он посидит в гостиной. Она сейчас, крикнула сквозь закрытую дверь ванной. Хелена умылась. Намочила в ледяной воде губку и положила на глаза. От холода заломило скулы и надбровья. Хелена накрасилась. Тут же умылась снова. Ничего не поделаешь. Она ужасно выглядит. Она пошла на кухню и принялась варить кофе. Пошла поднять девочек. Катарина сидела за своим столом и рисовала. Барбара спала. Хелена отправила Катарину в ванную. Вернулась на кухню. Хенрик сидел в гостиной. Хелена позвала его на кухню. Он стал ей чужим. Она не понимала, о чем с ним говорить. Хенрик выглядел отдохнувшим. Поздоровевшим. Свежим. Он не смог дозвониться до нее. Поэтому взял и пришел. Это правильно? А то он может уйти и вернуться позднее. Хелена долго молчала. Доставала еду. Посуду. Приборы. Сначала всем надо позавтракать, сказал Хенрик. Поговорим потом. Они сидели за столом на кухне. Завтракали. Катарина оделась. Барбара сидела в халате. Бурчала в свою чашку с какао, что могла бы еще спать да спать. Хелена не успела одеться. Собиралась привести себя в порядок, пока все завтракают. В дверь позвонили. Громко. Нетерпеливо. Несколько раз. Хелена как раз клала себе сахар в кофе. "Это папа!" — закричала Барбара и бросилась к двери. Хелена хотела позвать ее обратно. Но как? Крикнуть: "Не смей открывать своему отцу!"? Барбара повернула ключ, который продолжал торчать в замке. Дверь распахнулась. Барбара бросилась Грегору на шею. "Папочка!" Она потащила Грегора на кухню. К столу. Достала ему чашку и тарелку. Хелена видела всю картину глазами Грегора. Робкая Катарина ушла в себя. Хелена только что из постели. В халате. Хлопочет по хозяйству. Волосы схвачены резинкой. Бледная. Морщины от уголков глаз резкой линией тянутся к щекам. От слез. Круги под глазами у Хелены бывали и после бурных ночных ласк. Кому это знать лучше, чем Грегору. И еще Хенрик. Незнакомый мужчина за столом на Грегоровом месте. Завтракает. Для Грегора Барбаре пришлось притащить кресло. Хенрик тут же встал, чтобы поздороваться с Грегором. Барбара сказала ему: "Это мой папа!" Хенрик пожал Грегору руку. Барбара подвинула ему кресло. Он сел рядом с Катариной, пившей какао. Ничего не говорившей и за всем внимательно наблюдавшей. Хелена налила Грегору кофе и пошла одеваться. В ванной до нее дошло, насколько эти мужчины похожи. Оба стройные. Хенрик выше. Оба брюнеты со светлыми глазами. У Хенрика волосы темнее. И длиннее. Но в остальном… Одинаковая манера одеваться. Хенрик был на десять лет младше Грегора. Как минимум. Хелена не знала точно, сколько лет Хенрику. Хелена умылась. Потом присела на край ванны и задумалась. Почему приехал Хенрик? Он же ни разу не позвонил. А обещал звонить каждый день. Почему появился Грегор. Как с ним говорить. Что у них с Пупсиком. Существует ли еще фрау Гертнер. Больше всего Хелене хотелось уйти и бросить их всех. Но на это не хватало эмоций. Вдруг все чувства ушли. Она умолкла. Внутренне. И ничего ее не удивляет. Хотелось залезть с головой под одеяло. Хелена открыла душ. Смотрела на воду и слушала, как она шумит. Потом вернулась к действительности. Вымылась. Мыться, особенно тереть спину, было утомительно. Краситься не стала. Если она кому-то нужна, пусть принимает ее такой как есть. Оделась и вернулась к завтраку. Катарина ушла. Мужчины углубились в разговор об итальянской политике. Барбара сидела с ними и слушала. Хелена начала убирать со стола. Хенрик вскочил и принялся помогать. Грегору тоже пришлось помочь. Складывая посуду в посудомоечную машину, мужчины продолжали беседовать. Хелена взяла газету, что принес Грегор, и села в гостиной. Дома ничего нет. Срочно нужно в магазин. Вчера она ничего не сделала. Уйти, пока здесь Грегор. Или заставить уйти Грегора. Мужчины стояли в кухне и разговаривали. Потом Грегор ушел. Попрощался с дочерьми. У него нет времени, чтобы пойти с ними куда-нибудь. Ему нужно работать. "Большой привет Пупсику!" — крикнула ему Хелена из гостиной. Грегор подошел к двери. Посмотрел на нее. "Что ты имеешь в виду?" — спросил он. Хелена рассмеялась. "Молчать!" — прошипел он. На мгновение его лицо исказилось от ярости. В ответ Хелена улыбнулась. Грегор немедленно снова обернулся к девочкам. Подчеркнуто ласково отвечал на упрек Барбары в том, что у него никогда нет для них времени. Хелена смеялась. Грегор ушел, хлопнув дверью. Хенрик пришел из кухни и сел рядом с Хеленой. Она еще долго смеялась.

Хелена сидела в гостиной. Хенрик беседовал с Катариной. Та стояла, прислонившись к матери. Опершись о ее колени. Хелена хотела ее отослать. Но девочка прижалась крепче. Хелена спросила Хенрика, когда он приехал в Вену. Или он прямо с вокзала? Как ему удается выглядеть таким бодрым? После ночи в поезде. Хенрик сидел. Отвечал с улыбкой. Рассказывал Катарине, как на вокзале можно принять душ. Закинул ногу на ногу. Качал ногой. Выглядел очень элегантно. И уверенно. Хелена послала Катарину посмотреть, что делает Барбара. Пусть она наконец оденется. Девочка нехотя пошла. Застряла у дверей. Пришлось буквально прогнать ее. Хелена встала и подошла к окну. Глядела на зеленые верхушки деревьев. Хенрик остался сидеть. Смотрел на нее. Она повернулась к нему. Быстро. Стремительно. Наорать на него! Ничего не сказала. Снова повернулась спиной и смотрела в окно. Хенрик сидел в том самом кресле, в котором она вчера плакала. Хелене нечего было сказать. Как раз тогда, когда она решила предъявить ему свои обвинения, она больше не знала, что сказать. Все обвинения стали смехотворными. Вдруг. Смешно сказать. Что может понять этот человек. Он ничего о ней не знает. Во всяком случае, не больше, чем она о нем. И даже этого она больше знать не хочет. Она больше не хочет спать с ним. Даже вспоминать об этом не хочет. Она не хочет, чтобы он сидел в этом кресле. В том самом, где она с ним рассталась. С представлением о нем. С нее хватит. Как от него отделаться. Прогнать? Просто вежливо выставить. Как того из банка. Хелена подошла к дивану. Села. Она выгонит его. И ей срочно нужно в магазин. Полдвенадцатого, через полчаса все закроется. Хелена начала терять терпение. Хенрик наклонился к ней и сказал: "Я пришел к тебе. Потому что подумал, что могу у тебя остаться". Хелена посмотрела на него. Услышала, как отвечает: "Отлично". И: "А где твои вещи?" Он оставил их в камере хранения на Южном вокзале. Но. Это всего лишь знакомая ей сумка. Хелена смотрела и слушала себя. Как звучат слова. Как он обнимает ее. По-братски заботливо. Как она дает себя обнять. Как потом они едут к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Как магазин уже закрылся. Как они едут обратно. Как она достает из шкафа одеяло. Одеяло Грегора, некогда туда убранное. Как она стелет постель. Как раздумывает, что бы сказать девочкам. Что нужно сказать. У них никогда не ночевал ни один мужчина, кроме Грегора. И Хелена видела, как ей всего этого не хочется. Как она ненавидит Хенрика. За те бессчетные часы, что она ждала его звонка. Что глядела, не отрываясь, на телефон. Как ей хотелось накричать за это на него. Ударить. И как она тут же соглашалась на все. На любое его объяснение. И все это — из-за Грегора. Из-за того, что Грегор подал чужому ребенку плюшевую игрушку. Как она боится. Остаться вечером наедине с Хенриком. И как она не чувствует себя.

С детьми проблем не было. В доме — никакой еды. Погода отличная. Ей хотелось из дому. Девочки сложили в сумку книги. И яблоки. Хелена взяла подстилку, и они поехали в Венский лес. Когда они ездили туда с Алексом, Хелена приметила одно кафе. Они никогда не заходили туда. Ведь Алекс не мог бывать с ней на людях. Поэтому они встречались у входа на кладбище Деблинга и ехали потом в Венский лес. На ее машине. Потому что ее машину никто не знал. Они болтали и смеялись. Дома в конверте Хелена хранила фотографии тех прогулок. Гитта наняла частного детектива. На фотографиях они просто сидели в машине и ехали. Была только одна, где их автомобили стоят рядом. И еще одна, где они выпивают в кафе "Залеттль". Гитта еще много месяцев спустя продолжала злиться на то, во что обошлись ей эти снимки. Она подарила их Хелене. Ее ведь на снимках нет. В конце концов. Хелене и по сей день делалось дурно, когда она вспоминала об этом. Кто-то ехал сзади и фотографировал. А они ничего не замечали. Во время этих поездок Хелена постоянно видела вывеску "Отличные обеды у «Бонки»". Туда-то они теперь и поехали. "Бонка" оказался длинным зданием с темным залом. Еще там был маленький садик, где тоже можно сидеть. Для девочек были венские шницели с жареной картошкой. И кетчупом. После еды они пошли в лес по широкой аллее среди буков. Дойдя до поляны, разложили на траве подстилку и сели. Катарина не отходила от Хелены. Хенрик, судя по всему, превосходно себя чувствовал. Болтал с детьми. Шутил. Девочки рассказывали о школе. О бабушке. И что делали собаки тети Зойтер. Как их зовут. Какие они чудные. И им тоже хочется собачку. Если мама позволит. Хенрик рассказал о своей собаке. Сеттере. Его звали Лорд Байрон. Он очень его любил. Но он всегда в разъездах. Никакая собака такого не выдержит. Он считает, что иметь собаку — очень важно. Тем более — в их возрасте. Девочки были от Хенрика в восторге. В собачьем вопросе у них появился союзник. Хелена устала. Полянку, на которой они расположились, нашел Хенрик. Хелена просто участвовала во всем. Она заплатила за обед. Она остановила машину там, где предложили Хенрик и девочки. Она тащилась позади всех. Села на лужайке. Не в состоянии вспоминать об утренних событиях. Что все это значит. Что должен подумать Грегор, застав ее в халате за завтраком с совершенно незнакомым мужчиной. Какую роль это может сыграть в ее положении. Она сказала себе, что необходимо найти адвоката. Такого, который не знаком с ее отцом. Наверное, это не очень сложно. Хелена сидела, прислонившись к дереву. Барбара носилась. Катарина рисовала. Хенрик читал привезенную с собой газету. Хелена думала о том, что все — не так. Она должна собраться. Найти решение. Собраться. От одного этого слова снова навалилась усталость. Хелена задремала. Прежде такого никогда не бывало. Прежде ей все время нужно было чем-то заниматься. Она не умела просто сидеть. Только сидеть. И смотреть. По земле бегали солнечные зайчики. Трава — высокая и тонкая. Светло-зеленая. Серебристо-серые стволы буков. Гладкие на вид. Спиной же она чувствовала, что кора — шершавая и в трещинах. Трава колыхалась под ветром. Зайчики вспыхивали и гасли в тени. Тепло. За обедом Хелена выпила маленькую кружку пива. От этого мысли делались еще более расплывчатыми. Засыпая, Хелена вспомнила, какой видела ночью сон. Ей снилось, будто она умеет играть на всех музыкальных инструментах. Больше ничего не вспоминалось. Только удовольствие от того, что она владеет всеми инструментами. Она улыбнулась. Проснувшись, обнаружила, что осталась на лужайке в одиночестве. Ничего не слышно. Только ветер в кронах. Ее пронзил страх за девочек. Она ведь ничего не знает об этом мужчине. На ум пришли кинофильмы. Хенрик ведь может с девочками… Хелена сидела, прислонившись к дереву. Хватило бы мига. Миг — и все уже не так, как прежде. Паника перешла в раздумье. В желание никогда больше ничего не делать. Хелена думала о том, как любит своих дочек. Почему ей мало просто вырастить их? Почему этого мало? Хелена услышала голоса. Девочки визжали. Играли в пятнашки. Хелена закрыла глаза. Сделала вид, что и не просыпалась. "Соня!" — кричали дочери и прыгали вокруг нее.

Только поздно вечером Хелена и Хенрик остались наедине. Они заехали в еще один кабачок. По дороге домой девочки позвонили в бабушкину дверь. Пришлось пригласить ее зайти. Она выпила две рюмочки хереса. Разрумянилась и запечатлела, прощаясь, на Хелениной щеке влажный поцелуй. Шепнула, что все понимает. Хенрик превосходно ладил со всеми. Даже с Грегором. Хелена пошла за водой, чтобы выпить бурбона. Девочки наконец уснули. На кухне не прибрано. Хелена поставила в холодильник молоко и масло. А посуду мужчины сунули в машину. Забыв при этом приборы. Варенье. Сахарница. Коробка с кукурузными хлопьями по-прежнему стояла на столе. Валялись салфетки. Несвежая скатерть усеяна крошками. В раковине кофейник. Полотенца раскиданы. Яблоки, которые брали с собой, но так и не съели, лежат на холодильнике. Подстилка брошена на кресло. В прихожей — грязные детские кроссовки. В ванной — перепачканная одежда. Мокрые полотенца. Разбросанные губки. Завтра, подумала Хелена. Вернулась к Хенрику. Хотела сказать ему, что лучше все-таки поискать пансион. Хенрик улыбнулся ей. Хелена даже и представить себе не могла, что когда-то они спали вместе. И как она по нему тосковала. По нему. Хенрик улыбался ей. "Я полностью в твоей власти. Мне абсолютно некуда идти", — сказал он. Хелена замерла. Зазвонил телефон. Хелена пробормотала: "Извини, пожалуйста". Взяла трубку. Пупсик. Она бросила трубку. Сразу же телефон зазвонил снова. Хелена выдернула вилку. "Почему? — спросила она Хенрика. — Что случилось?" Хенрик рассказал ей, что жил в Милане с немкой, дочерью врача из Мюнхена. Они расстались. И ему пришлось уехать. Пока. Пока она не уедет. Потом комната остается за ним до конца сентября. Но сейчас… Сейчас у него нет никакого жилья. И все равно он хотел переехать в Вену. Он найдет работу, на худой конец — станет давать уроки. Разве ее это не радует? Теперь они смогут быть вместе. Хелена не понимала, о чем он. Она предложила: "Поехали. Заберем твои вещи". Было около одиннадцати. Южный вокзал наверняка еще открыт. Они поехали на Южный вокзал.

Хелена ехала по Гюртелю к Южному вокзалу. Полно машин. Перед барами со стриптизом и борделями на Гюртеле все время образовывались пробки. Хелена перестроилась в левый крайний ряд. Машины парковались во втором ряду. В третьем движение замедлялось. Водители оценивали проституток, которые, куря, бродили по тротуару. Кто-то покупал мороженое. Кто-то уже ел его. Хелена ничего не говорила. Хенрик сидел рядом. Смотрел вперед. Ни разу не обратил внимания на мелькающие огни или кричащих, смеющихся, поедающих мороженое прохожих. Всю дорогу до вокзала он промолчал. Хелена нашла место для машины со стороны Швейцарского сада. Когда она уже собралась вылезать, Хенрик удержал ее. Она снова села. Молчала. Хенрик крепко сжимал ее запястье. Он сам сходит. Ни к чему ей лишние хлопоты. Разве он не понимает. Хелена сидела молча. Смотрела на улицу. Здесь машин почти не было. Вокзал ярко освещен. Оранжевые отсветы падают на окрестные дома. Хелена спросила Хенрика, отчего он не звонил. Не дал знать о приезде. Он ведь знает ее положение. "Я полагал, того, что я люблю тебя, довольно", — сказал он. "Но. Вдруг мне об этом не известно. Что мне тогда делать?" — "Я думал, любовь выше таких вещей. Я не знал, что я… Я думал, ты знаешь. Должна знать. Хелена. Ты же должна знать, что я тебя люблю". Хелена очнулась. Вышла. Внутри была пустота, тошнило. Она не смогла сдержать смех. Пошла ко входу. Под навесом стояли мужчины. Бородатые. Темноволосые. Неподвижные. Меж них сновал продавец "Курьера". Размахивал газетами. Но тоже молча. Хелена прошла между ними. Хотелось растолкать их. Распихать. Устроить перебранку. Дико поругаться с кем-нибудь. Мужчины даже не смотрели на нее. Не уступали дороги. Автоматические камеры хранения — прямо. "А номер у тебя какой?" — спросила Хелена. Хенрик сунул руку в карман брюк. Пошарил там. Похлопал по карманам. Снова сунул руку в брючный карман. Потом во внутренние карманы пиджака. Повторил все еще раз. Растерянно посмотрел на Хелену. Изумленно. Он стоял в освещенном неоновым светом проходе к камерам хранения. И начал поиски в третий раз. Поспешно. Хелена взяла его за руку. Потянула в маленький бар. "Надо выпить сладкого вермута", — сказала она. Остановилась у стойки. "Он покажется тебе омерзительным. Но сейчас это необходимо". Хелена спросила две рюмки сладкого вермута. Спросила, есть ли он. Женщина за стойкой отвечала утвердительно. Поставила перед ними две рюмки. Достала бутылку. Наполнила рюмочки до краев. Чуть не перелила. Женщина рассмеялась. Хелена отпила. Не поднимая рюмки. Наклонилась и втянула вермут. Не смогла сдержать смех и поперхнулась. Поглядела на барменшу. Они обе смеялись. Хелена закашлялась. Хенрик взял свою рюмку, высоко поднял ее и выпил. Не пролив при этом ни капли. "Однако вы очень щедры", — проговорила Хелена сквозь кашель. Барменша молодая. Полная. У светлых крашеных волос темные корни. "У меня сегодня день рождения", — сказала она. Снова расхохоталась. Хенрик пригласил ее выпить по рюмочке. Вздохнув с улыбкой, она сообщила, что больше не может. Она и так перебрала. Это же заметно по тому, сколько она налила им. Она уже под хмельком. Хелена и Хенрик выпили еще по рюмке за ее здоровье. Хихикая, Хелена нагнулась к рюмке. "Тогда тебе придется надеть пижаму Грегора. Они все остались". Они смеялись. Брюки будут коротки. Да. "А понадобятся ли они?" — спросил Хенрик. Он обнял Хелену за талию и привлек к себе. Хелена прижалась к нему. Потом, в постели, она зажимала Хенрику рот, даже если он стонал совсем тихо. Дети не проснулись. Хелена все время вставала проверить, действительно ли дверь в спальню заперта.

В воскресенье был День Матери. Дедушка и бабушка в Хитцинге изъявили желание повидать внучек. Хелена их повезла. Пока они долго ехали через Шоттенхоф, она раздумывала, как быть с Хенриком. Взять его к родителям — немыслимо. Оставить сидеть в машине? Хелена проехала мимо родительского дома и припарковалась ниже по улице. Сказала Хенрику, что сейчас вернется, и выпустила детей. Если бы Хенрик вышел, его бы увидели из дома. Хенрик только улыбнулся. Пусть она не торопится. Если станет скучно, он прогуляется. Хелена с благодарностью улыбнулась в ответ. Девочки уже добежали до калитки и звонили. Завидев деда, запрыгали и закричали, что у них есть кое-что для бабули. Секрет. Свои подарки Хелена обнаружила за завтраком на столе. Барбара связала крючком прихватку, а Катарина вышила подушечку для булавок. Хелена немедленно пустила прихватку в дело, умолчав, как сильно при этом обожглась. Прихватка была очень редко связана. Подушечку утыкали булавками и положили к шитью. Девочки зорко следили за тем, как она отнесется к дарам. Бабушкам они нарисовали маленькие картинки. С сердечками. И поцелуями. И всего хорошего бабулям тоже. Отец Хелены обрадовался внучкам. Он смеялся и не выдавал их секретов. Хелена смотрела на него. С внучками он казался совсем чужим человеком. И они не боялись его. Хелена вошла в дом вместе со всеми. Она не приготовила матери никакого подарка. Она пожелала ей счастья. Многочисленные ужасные скандалы минувших лет окончательно дали ей понять, что День Матери Хелена не празднует. Хелена была разочарована. Матери это стало безразлично. Она больше не сердилась. Не обижалась. Отвернулась к внучкам. Хелена стояла в прихожей. Удивленно сказала: "Похоже, я вам не нужна. Или все-таки?" — "Нет. Нет. Ступай себе. И приезжай за ними не раньше полдника". Отец даже не поглядел на нее. Хелена поцеловала дочек. Дала им последние наставления. Ушла. Короткая дорожка в палисаднике. Захлопнула калитку и поспешила к машине. Распахнула дверцу, рухнула на сиденье и завела мотор. Рванула так, что завизжали шины, словно за ней гнались. Хенрик бросил на нее удивленный взгляд. Он вытащил из кармана книжку и читал. Лишь от Хитцингской площади Хелена поехала с нормальной скоростью. "Ну? И что мы теперь предпримем?" — спросила она. Она с удовольствием вернулась бы обратно. На Ланнерштрассе. И — в постель с Хенриком. Не думая о детях. Так и столько, сколько захочется. Именно об этом она думала, спрашивая отца, нужна ли она им. "Давай поедем за город! Воскресенье ведь!" — отвечал Хенрик. "На юг? На север? На запад? На восток?" — спросила Хелена. Она была разочарована. Но не могла сказать, чего хочется ей.