Хелена поехала в Бургенланд. Сперва в сторону Лаксенбурга. Потом — к Айзенштадту. День теплый. То солнце. То набегают облака. Теплый ветер носит яблоневый цвет. Хелена ехала проселками. В садиках цвели последние тюльпаны и золотой дождь. И кусты. За Санкт-Маргаретен Хелена свернула на полевую дорогу. Въехала на холм. Оттуда было видно озеро Нойзидлер. Блестело, как зеркало. Длинное. Они вышли и пошли вперед. Хенрик крепко обнимал Хелену за плечи. Полюбовавшись на озеро, они присели под абрикосовым деревом на краю виноградника. Так озера не было видно. Хелена встала. Снова села. Решила сесть на ветку. Хенрик рассмеялся и тоже встал. Обнял ее. Крепко. Хелена чувствовала его. Его сильные объятия. Они целовались. Хенрик хотел идти дальше. Отпустил ее. Но Хелена не отпускала его. Поверх его плеча она быстро оглядела окрестность. Никого. Обед. Никто никуда не идет и не едет. Все за воскресным обедом. Особенно торжественным по случаю Дня Матери. Хелена потянула Хенрика вниз. Склонилась над ним. Расстегнула молнию его брюк, прильнула губами. Она лизала, сосала, терла и облизывала его пенис. Губами. Языком. Нёбом. Семя наполнило ей рот. На миг она задохнулась. Она могла бы так еще долго. Забыла обо всем. Глотала и глотала. На вкус семя было горьковатым. Хенрик не проронил ни звука. Хелена не решалась взглянуть ему в лицо. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она вскочила и пошла обратно. Взобралась на холм. Глядела на озеро. Чувствовала себя ужасно. Надо же держать себя в руках. Хелена стояла на холме и не представляла, как сможет вернуться к машине. Хенрик стоял внизу и махал ей. Чтобы она спускалась. Хелена села на траву. Может, он поднимется. Тогда все снова будет хорошо. Но он не пришел. Спускаясь, Хелена поскользнулась. Поцарапала руки. На правой ладони содрала кожу там, где обожглась утром. Вернулась со слезами на глазах. Хенрик осмотрел ее руки. Потребовал аптечку. Смазал царапины и заклеил их пластырем. Спросил, делала ли она прививку от столбняка. Взял ключи от машины. "Ах, Хелена!" — молвил он, целуя ее в лоб. Слов у Хелены не было. Хенрик обнял ее, прижал к себе. Хелена думала о том, что теперь можно заплакать. Прижалась к нему. Спрятала лицо у него на плече. Не могла ни о чем думать. Отдалась объятиям. Ей было грустно. Очень грустно. Прижимаясь с закрытыми глазами к его плечу, она вдруг вспомнила тех мужчину и женщину. Женщина была в чем-то красном. Мужчина — в темном. В костюме. Деловом. Они стояли на углу Ланнерштрассе и Коттажгассе. Наклонились к ребенку. Ребенок лежал под велосипедом. Неподвижно. Она проезжала мимо. Мужчина и женщина как раз выпрямились. Оглядывались. Хелене никогда не узнать, что там стряслось. Сейчас, прижавшись к Хенрику, она все видела эту женщину, склонившуюся к ребенку. Как она поворачивает голову. А мужчина стоит, уже распрямившись. Поворачивается всем корпусом. Оглядывается по сторонам. Ребенок неподвижен. На языке у Хелены был вкус семени Хенрика. Сухой. Пыльный. Горький. И теплый. Ребенок лежал. Ребенок лежал неподвижно. Ребенок был старше, чем ее дети сейчас. Лет десяти-двенадцати. Правой щекой Хелена чувствовала ткань пиджака. Открыла глаза. За плечом Хенрика — холм. Над ним — небо. Синее, и облака. Солнце за облаком. Хелена глядела в небо. Так она больше не видела того ребенка. Как он лежит. И взрослых. Как они наклоняются. Хелена ощутила собственную слабость. Потом они пообедали в Русте. В шесть Хелена забрала девочек. Они объелись тортом. Ужинать не хотят. Хелена хотела спать. Хенрик хотел пойти куда-нибудь. Хелена дала ему ключи от квартиры и от парадного. Лежа в постели. Перед тем как уснуть. Хелена попыталась вспомнить, когда же это было: несчастный случай с ребенком.

В два Хелена проснулась. Вернулся Хенрик. Она услышала, как он отпирает и потом снова запирает входную дверь. Он старался не шуметь и на цыпочках вошел в спальню. Разделся при свете уличных фонарей. Хелена смотрела на него. Он раздевался. Спокойно и осторожно складывал одежду, одно за другим. Остался нагишом. Поискал под подушкой пижаму. Пока он так стоял, до Хелены вдруг дошло. Хенрик был обрезан. Поэтому его пенис всегда выглядел длинным и напряженным. А Хелена-то думала, что это желание. Вызванное ею. Хелене стало стыдно собственных глупости и неопытности. Она так рассердилась на себя, что хотелось кричать. От ярости и стыда. И не хотелось больше таких открытий.

Хелена отправилась в ломбард на Кайзерштрассе. Хенрик занял у нее две тысячи. Хелена попыталась объяснить ему, насколько мало у нее денег. Но они нужны ему. Как она не понимает. Он не может существовать без гроша в кармане. И так скоро, насколько это возможно, он начнет зарабатывать. И кое-что ему еще причитается в Италии. И его родители обещали прислать. Но Хеленины деньги кончились. Во вторник она приготовила на ужин императорский омлет. Положив в него на яйцо меньше, чем полагалось по рецепту. Все припасы подходили к концу. На завтрак она открыла последнюю упаковку молока, вылила его в кукурузные хлопья. Но хлопьев тоже была последняя коробка. Необходимо купить хлеба. Яиц и ветчины. Кончилась зубная паста. Хелене пришлось разгладить тюбик тупой стороной ножа, чтобы девочки смогли почистить зубы. Сама она почистила зубы солью. Туалетные принадлежности, потребовавшиеся Хенрику, который так и не нашел ключ от камеры хранения, обошлись дорого. Хелена заехала на Кайзерштрассе перед работой. По телефону она выяснила, что они открываются в полвосьмого. Магазинчик был маленьким. Дверь со стеклом. Золотыми буквами написано "Покупка золота и серебра". Дверь серая, пыльная. Стекло грязное. Внутри все старое и обшарпанное. Давным-давно не ремонтированное. В зальчике стояли очень старая женщина и мужчина лет шестидесяти. За прилавком — мужчина в сером халате. В очках, сползших на кончик носа. Он обращался к женщине. Говорил тихо. Незаинтересованно. Хелена сразу поняла, что торговаться с этим человеком бесполезно. Он вообще не глядел на посетителей. Говоря с ними, он обращался к стене. На весах у него лежали две серебряные ложки. Кофейные. Он смотрел на стрелку весов, пока та не замерла. "Сто двадцать семь шиллингов". Женщина недовольно что-то пробормотала. Мужчина достал из ящика деньги и отсчитал причитающуюся ей сумму. Повернулся к мужчине перед Хеленой. Старуха долго глядела на деньги. Потом убрала их. И ушла. Хелена видела себя. Продающую последние серебряные ложки. Сто двадцать семь шиллингов. Хватит на девять или десять бутербродов с ветчиной. Или на пятнадцать — с колбасой. Для троих. А теперь — для четверых. На эти деньги можно протянуть один день. Если в доме остался кофе. Хелена вспоминала. Что у нее есть такого, что можно продать. Мужчина перед ней выложил на прилавок какие-то комочки. Кое-где они поблескивали. Но в основном были серыми. Мужчина в сером халате вставил в глаз лупу и принялся разглядывать комочки. Брал их пинцетом. Потом взвесил. "Четыре тысячи четыреста двадцать шесть шиллингов", — произнес он. Мужчина пожал плечами. Хелена наблюдала, как были отсчитаны и спрятаны деньги. В кармане ее блайзера лежало колье. Она подала его мужчине. Колье в кармане нагрелось. Мужчина разглядывал колье в лупу. Проверил пробу. Пересчитал подвески. Это колье Хелене досталось по наследству от одной престарелой соседки. Однажды она вернулась домой, и мать подала ей футляр. Сказала, что это — для нее. И отвернулась. Хелена открыла футляр и обнаружила колье. Соседка написала записочку с пожеланиями счастья и положила ее под колье. Написала: "Моей дорогой Хелене". Наследники принесли это сегодня. Старуха хотела, чтобы это досталось Хелене. Хелена смотрела, как колье раскачивается в руке мужчины в сером халате. Могла ли соседка догадываться о таком конце своего колье. "За это я могу дать вам девять тысяч шестьсот шиллингов", — произнес мужчина. Хелена обрадовалась, что никого больше нет. Взяла деньги и ушла. Идя к машине, попыталась припомнить имя старой соседки. Не вспомнила. Прошло пятнадцать лет. Примерно. Надо спросить у матери. Хелена почувствовала, как благодарна этой старой женщине. Она едва помнила ее. Никогда не была с ней особенно близка. Старуха глядела со своей веранды в сад Хелениных родителей. И махала рукой. Иногда. Хелена сидела в машине. Думала о том, что все оказалось не так уж трудно. Мужчины, отбирающие кредитные карточки. Продажа драгоценностей. Не хватает только судебного исполнителя. Но и его банк наверняка пришлет. Вдруг она почувствовала, что справится. Может справиться. У нее есть еще украшения. Пока никто голодать не будет. Хелена поехала на работу. Комочки, которые выложил на прилавок толстый мужчина, были золотыми пломбами. Зубными. В этом Хелена была уверена. Зубов толстяка она не видела. Но разве можно так просто выковырять пломбы из собственных зубов? Хелена полагала, что это не так-то просто. Откуда же они у него?

На работе Хелену ждали фотографии. Они никуда не годились. Не заметное невооруженному глазу стало очевидным на черно-белых снимках. Кожа у манекенщицы была вся в складках. На спине они возникали при движениях рук и плеч. Хуже всего — вдоль ребер. Резкие темные линии. На плечах. Когда поднимаются руки. Над локтями кожа собиралась широкими складками и свисала вниз. Как будто женщина была раньше толстой и быстро похудела. На ягодицах — целлюлит. Сразу понятно, отчего женщины на фотографиях так отставляют зад. Или нагибаются. Но для снимков с аппликаторами на бедрах надо было стоять прямо. Хелена показала снимки фрау Шпрехер. Они единодушно пришли к заключению, что такие фото только отпугнут покупателей. Хелена и фрау Шпрехер пили кофе и потешались над моделью. Эту особу звали Сабина Новотная. Имя стояло на счете, присланном агентством по почте. Теперь-то фрау Шпрехер понимала, почему та сказала Надольному, чтобы он звал ее Бини или Бинхен. Она это услышала, когда подавала кофе. Как эта особа ломалась! И без малейшего на то права. Неподкупный объектив все и показал. Хелена и фрау Шпрехер были весьма удовлетворены. Они-то поняли все с самого начала. Хелена удивлялась. Как можно было не заметить такого. Загорелое тело женщины и сейчас у нее перед глазами. И двое мужчин в дверях кабинета Надольного. И как они уходили. Оба мужчины, а манекенщица — посередине. Вызывающе виляя бедрами в мини. И все ведь знали, что под этой юбчонкой на ней ничего нет. Хелена отнесла фотографии Надольному. Можно ли признать их удовлетворительными, спросила она. С каждым новым снимком Надольный приходил все в большую ярость. Он изрыгал ругательства. По адресу модели. Мошенница. Обвела его вокруг пальца. Является сюда в качестве обнаженной натуры, а выглядит потом как тощая бабулька. Хелена спросила, как же теперь быть с фотографиями. Надольный с отвращением швырнул снимки на стол. "Итак. Все еще раз с самого начала", — вздохнул он. И пусть Хелена не вздумает перевести агентству хоть грош. Он с этим разберется. А они влипли. Нестлер немедленно закрутил роман с этой Сабиной. Они поняли друг друга с полувзгляда. Пожалуй, она и сейчас у него в Швейцарии. Следовательно. Им придется взять фотографии. Так вот. Но ни за что не показывать их Нестлеру. Не дай Бог ему, Надольному, показать Нестлеру, каков его зайчик. В действительности. Без пяти бокалов шампанского и водки с тоником. С другой стороны. Нестлер непременно спросит о снимках. Захочет их получить. Пожалуй, попросит увеличить. Надольный застонал. Хелена считала, что так ему и надо. А то пускаются во все тяжкие. Вот и получили по заслугам. Надольный нагнулся к ней через стол. Нечего ей так ухмыляться, сказал он Хелене. Это она во всем виновата. Только она. Она-то зачем там была? Мужчины не могут соображать, когда в комнате голая женщина. А она должна была заметить все сразу. Ей-то это должно было броситься в глаза. Вот. Надольный зло смотрел на Хелену. На минуту она утратила дар речи. От возмущения. Тут же навернулись слезы. От несправедливых упреков. Потом она разозлилась. Почувствовала, как сужаются глаза. Кровь бросилась в лицо. Она набрала воздуха. Спросила, а имело ли это смысл. И было ли вообще возможным. Говорить что-либо при Нестлере. Да? Ведь они оба, Нестлер и он, Надольный, были свято уверены в высочайших достоинствах юной дамы. Ей же это безразлично. Все это. Если кто-то что-то и должен был видеть, так это фотограф. Они же с Нестлером походили на оленей во время гона. И это он нашел манекенщицу. И это его можно считать своего рода экспертом в таких делах. Это он — специалист. Как же ей усомниться. Хелена встала и вернулась к своему столу. С трудом удержалась, чтобы не хлопнуть дверью в кабинет Надольного. Швырнула на стол толстый конверт с фотографиями и упала в кресло. Заглянула фрау Шпрехер. Подмигнула ей. Из-за двери доносился голос Надольного. Он громко и резко говорил с кем-то по телефону. Фрау Шпрехер удалилась. Хелена сидела. Снова навалилась усталость. Надо уйти. Все-таки она дала отпор. Она знала, что надо уходить немедленно. Сию секунду. Ей надо быть уже у двери. Потом — коридор. Вызвать лифт. Сесть в него и спуститься. Поехать домой. Там Хенрик. Он не встает раньше одиннадцати. Лечь к нему в постель. Любить друг друга. Правда, Хенрику больше не нравились сюрпризы. Он должен подумать о своем положении. И Хелена больше не отваживалась нападать на него так, как вначале. Хенрик сам решал когда. И не так уж часто. Не так часто, как хотелось бы Хелене. Значит, не домой. Тогда — за город, на Каленберг. Сесть на скамейку и смотреть. Надольный вышел из своей комнаты. Хелена сидела как сидела. Надольный прошел мимо нее. Налил себе кофе. Он всегда сам наливал себе кофе, если собирался облагородить его коньяком. В других случаях кофе приносила фрау Шпрехер. Или Хелена. Эту проблему должна решить она, бросил он на обратном пути. Нельзя ждать от него, что он все будет делать сам. Он тоже не всесилен. Пусть Хелена найдет новую модель. Студентку-спортсменку. Да. Это будет лучше всего. Снова вызвать фотографа. О гонораре Надольный поговорит с ним сам. Да. Она принялась названивать. Доктор Штадльман удивился. Он же сразу сказал, что нужна другая экспозиция. И другая оптика. Не удивительно, что снимки испорчены. Он приехать не сможет. Хелене придется все сделать самой. Но она же все умеет. Съемки назначили на ближайшую пятницу. Хелена доложила об этом Надольному. А Нестлеру пусть скажет, что снимки испортил фотограф. Она все организует заново. А герр Нестлер наверняка не станет настаивать на Сабине. Он давно забыл о ней. Надольный кивнул и сказал, что в пятницу его не будет. Пусть она займется всем сама. Он не желает больше слышать. Обо всем этом. Хелена быстро заехала за покупками и приехала домой. Хенрика не было. Хелена купила готовые шницели. И салат. В лавке. Положила шницель для Хенрика в холодильник. После обеда она была в бюро одна. Надольный ушел и сказал, что сегодня не вернется. Фрау Шпрехер ушла к врачу. В четыре Хелена набрала миланский номер. Низачем. Просто от скуки. И из любопытства. Трубку снял мужчина. Хелена заколебалась. Он сказал: "Да, алло". Хелена попросила позвать Хенрика. Мужчина отвечал, что Хенрика нет. Что ему передать? Он скоро вернется. Самое позднее — в конце недели. А кто его спрашивает? Хелена положила трубку. Хенрик сказал, что у его немецкой подруги — новый приятель. А он туда никогда не вернется. Хелена ушла с работы на полчаса раньше. Болел желудок. Очень. Хорошо, что пообедала она не плотно.

Телефон зазвонил в два часа ночи. Хелена уже почти проснулась. Хенрик обычно возвращался в это время. Раздевался. Стараясь не шуметь. Ложился и обнимал ее. Хелена прижималась к нему. И они засыпали. От Хенрика пахло табаком и красным вином. Он был ласков и не хотел больше спать с ней. А Хелена хотела. Страшно. Но. Когда он бывал навеселе, ей приходили в голову странные мысли. Она боялась, что он вообще не знает, кто она такая. Называл ее чужим именем. И ей приходилось отзываться. Обниматься спокойнее. Усталость тоже помогала. Хелена решила, что это Хенрик. Звонит предупредить, что будет позже. Хелена сняла трубку. Сначала — молчание. Потом… Хелена уже хотела повесить трубку. Хриплый голос: "Хелена. Приезжай. Пожалуйста". Хелена едва узнала голос. "Приезжай. Пожалуйста", — шептала Пупсик. Хелена услышала, как упала трубка. Какой-то шум. Далекий. Неясный. Гудение. Плеск. "Пупсик! Пупсик! В чем дело, Пупсик?", — кричала Хелена в телефон. Услышала какой-то шум в детской. Положила трубку. Встала. Оделась. Ключ от дверей Пупсика пришлось долго искать. Она хотела выбросить его после встречи в парке. Потом швырнула в ящик, где валялось все то, для чего не находилось другого места. Бечевки. Проволока. Отвертки. Старые кольца для салфеток. Фольга. Свечки для именинных пирогов. Прищепки. Резинки. Лампочки. Куски мыла. Гвозди. Шурупы. Ключи. Хелена рылась в ящике. Взяла с собой все ключи, которые смогла найти. Наверное, опять ложная тревога. Приняла на таблетку больше, чем надо. И сладкая греза обернулась кошмаром. Стакан джина, после которого дальше жить невозможно. Хелена была в ярости. Почему она не звонит Грегору. Вот дура. Хелена положила ключи в карман своего вязаного жилета. Поехала на Каролинснштрассе. Пришлось ждать, пока уедет молочный фургон, разгружавшийся на Гусхаусштрассе. Она нервничала. Поскорее бы это кончилось. И она однозначно даст понять, что в будущем придется обходиться без нее. Наверное, у Пупсика есть телефон Грегора. Пупсик ведь такая. Не такая, как она. Пусть она звонит Грегору, пускай он разбирается. Хелене удалось поставить машину почти перед самым домом Пупсика. Окна квартиры — темные. Хелена подбирала нужный ключ. Подошел последний. Она поднялась на пятый этаж. Очень быстро запыхалась. От напряжения. И от злости. Одновременно снова навалилась усталость. Нежелание карабкаться по этой лестнице. Заниматься проблемами Пупсика. Вообще чьими бы то ни было проблемами. Хелена с трудом добралась до квартиры. Тяжело дыша, позвонила. Осторожно. Едва прикоснулась к кнопке. Хелена услышала, как в прихожую вышла Софи. Хелена заговорила с девочкой. Это она. Лена. Тетя Лена. Есть в замке ключ? Внутри? Нет? Не могла бы она нажать на ручку. Только для нее. Для тети. Софи убежала. Вернулась. Хелена слышала, что она подошла к двери. Попыталась достать до ручки. Несколько раз ничего не получалось. Потом наконец получилось. Хелена толкнула дверь. Осторожно. Чтобы не ударить Софи. Дверь открылась. Софи стояла в ночной рубашке. Глядела на Хелену. Сияла. Гордилась, что смогла открыть дверь. "Где мама?" — спросила Хелена. "Добрый вечер", — сказала Софи. Это была одна из игр Пупсика. Никто не мог заговорить или получить что-нибудь, предварительно не поздоровавшись как следует и не сказав "пожалуйста" и "спасибо". "Да. Софи. Скажи мне. Где мама". — "Добрый вечер", — повторила Софи и серьезно поглядела на Хелену. Хелена наклонилась. Протянула ей руку. "Добрый вечер, Софи". Девочка приняла руку и пожала ее. Потом бросилась Хелене на шею. Хелена подняла ее и, прижав к себе, отправилась на поиски. Пупсик лежала в ванне. Вся в блевотине и пене для мытья. Руки свисали наружу. Лоб прижат к краю ванны. Вода легонько плескалась, и лицо Пупсика то и дело скрывалось под водой. Трубка лежала там, куда Пупсик ее уронила. Короткие гудки отбоя. Хелена отнесла Софи в спальню. Усадила на кровать. Софи начала всхлипывать. Она не плакала. Она всхлипывала при каждом вздохе. Хелена громко заговорила с малышкой. Все будет хорошо. Она только поможет маме вылезти из воды. Да, Софи? Все будет хорошо. Только не плачь. Не о чем плакать. Все будет хорошо. Она позаботится. Она ей обещает. А она ведь всегда выполняет все свои обещания. Тетя Хелена. Прежде всего Хелена повесила трубку. Ногой отодвинула телефон в сторону. Начала вытаскивать Пупсика из ванны. Пупсик была очень худой. Ее лопатки резко выпирали под веснушчатой кожей спины. Хелена попыталась поднять Пупсика, чтобы обхватить ее и вытащить из воды. Пупсик все время выскальзывала у нее из рук. При виде блевотины Хелена чуть не разрыдалась. Хотелось заорать. От омерзения. Она едва боролась с тошнотой. Хелена ухватила Пупсика под мышки. Но мешал пышный Пупсиков бюст. Она снова выскользнула. Хелена выпустила воду. Она насквозь промокла. В конце концов ей удалось вытащить Пупсика из ванны, прижав ее к груди. Она сама чуть не упала, когда Пупсиковы ноги перевалились через край и стукнулись об пол. Хелена потащила Пупсика из ванной в спальню. Со стоном. Качаясь. Плача. Софи задыхалась, сидя на кровати. Глаза распахнуты. Каждый вздох судорожно вздымал ее грудку. В ногах у Пупсика запутались полотенца. Коврик из ванной. И игрушки. Хелена притащила все это за собой и взгромоздила Пупсика на кровать. Зад Пупсика был покрыт липкой коричневой массой. Хелене нечем было дышать. Несколько секунд она чувствовала только, как колотится сердце. Боялась, что сама упадет. Запах фекалий перебил все прочие запахи. Хелена подумала, и зачем только Пупсик сидела в ванне, если ничего не смылось. Укрыла Пупсика. Не в силах справиться с отвращением. Взяла на руки Софи. Девочка брыкалась. Поскольку Хелена промокла до нитки. Закричала. Хелена сунула ее под одеяло и пошла звонить в службу спасения. Нет. Она не знает, дышит ли еще пострадавшая. Она вытащила ее из ванны в бессознательном состоянии. Констанция Шторнтберг. Да. Хелена произнесла имя по буквам. Ее? Ее зовут Гебхард. Хелена Гебхард. Хелена говорила с мужчиной из службы спасения так, словно они встретились за коктейлем. Разве это так уж важно сейчас. Спросила она вежливо. И спокойно. Хелена сидела в ванной. Пол мокрый. Мокрый след тянулся в спальню. Ей кажется, случай крайне срочный, сказала она. Они всегда делают все, что в их силах. С такой же ни к чему не обязывающей вежливостью. Она уверена, что это так, отвечала Хелена. Перехватило горло. Хотелось кричать. Хелена чувствовала себя взаперти. Запертой внутри самой себя и маленькой. Она должна открыть входную дверь, произнес мужчина. Хелена услышала сирену. Не они ли это уже, спросила она. Да. Это возможно. Ближайшая их станция — на Ноттендорфергассе. Ночью это недалеко. Наверное, это они. Хелена попрощалась. Поблагодарила. Не хотелось класть трубку. Продолжать этот цивилизованный разговор до бесконечности. Побежала в спальную. Снова плача. Потекло из носу. Она вытерла его рукавом. Вытащила из Пупсикова шкафа свитер. Кое-как натянула его. Взяла на руки Софи и помчалась вниз. Она опять забыла, какой ключ подходит, и проклинала Пупсика, Грегора и городской парк. До тех пор ключ лежал у нее в ящике письменного стола, так что не перепутаешь. Хелена возилась с замком. Видела в окно над входом вращающуюся мигалку. Спасатели успокаивали ее. Ключи падали из рук. Софи хрипло дышала. Наконец дверь открылась. За ней стояли трое мужчин в белых халатах. "Шестой этаж, — сказала Хелена. — Она лежит на шестом этаже". — "Она может идти?" — спросил один из прибывших. "Нет". "Мама! Мама!" — закричала Софи. Мужчины вытащили из машины носилки и пошли наверх. Хелена побежала туда же с Софи на руках. Равномерно шагающие мужчины перегнали се. Они были у Пупсика гораздо раньше.

Машина поехала в госпиталь Франца Иосифа. Хелена делала все, что ей говорилось. Повторила по буквам имя Пупсика. Назвала дату рождения. Адрес. Близких родственников она не знала. Дала свои данные. Попросила осмотреть Софи. Может, у нее ложный круп? Ребенка унесли. Не побыть ли ей с девочкой? Ответа она не получила. Хелена сидела на пластиковом стуле в каком-то коридоре. Направо — дверь матового стекла с надписью "Вход воспрещен". За ней — яркий свет. Тени людей, ходящих туда-сюда. Налево — длинный ряд одинаковых пластиковых стульев вдоль коридора. Теряющихся в темноте. Высокие окна выходят в темный парк. "Что она обычно принимает?" — спросила какая-то женщина в белом халате. Она вдруг оказалась перед Хеленой. Хелена не слышала, как та подошла. "Я — доктор Штадльман, — произнесла женщина. — Сейчас ее состояние стабилизировалось. Но конечно, лучше бы знать, что она приняла". — "Мне звонят только когда происходит очередная катастрофа". — "Хотите кофе?" — спросила врач. "О да. Пожалуйста", — вздохнула Хелена. Она перестала понимать, где она и зачем. В эту минуту ей все было безразлично. Должно быть, она ужасно выглядит. Врач вернулась, неся пластиковый стаканчик с кофе. "Молока и сахара тут нет, — сказала она. — Отчего вы такая мокрая?" Она вытащила из кармана своего халата пачку сигарет. Прикурила. От зажигалки. Протянула пачку Хелене. "Нет. Спасибо. Она была в ванне", — сказала Хелена. "Да. Это они любят". Врач присела рядом с Хеленой. Хелена прихлебывала кофе. Рядом с этой женщиной она вдруг перестала бояться. Захотелось спать. "Да. А ребенок? — спросила она спустя долгое время. — Мне его забрать?" — "Не знаю. Все не так плохо. Теперь". — "Да. Теперь". Хелена уставилась в пол. Наклонилась вперед. Уперлась локтями в колени. Врач откинулась назад. Прислонилась головой к стене. Хелена выпила кофе. Врач потушила сигарету в одной из стоячих пепельниц. Подвинув ее к себе ногой. Потом коснулась Хелениной руки. "Смотрите не простудитесь". Они улыбнулись друг другу. Врач вернулась в помещение, куда был запрещен вход. Хелена еще долго ждала. Около пяти ей сказали, что положение фрау Шторнтберг стабилизировалось. Медсестра говорила с укоризной. Словно это Хелена во всем виновата. Ребенка успокоили. Сейчас он спит. Пусть Хелена позвонит в восемь и узнает, как дела пойдут дальше. Ребенка можно будет забрать. Тогда. Наверное. Они известят полицию и органы опеки. Хелена должна понимать. А это нужно, спросила Хелена. Сестра не ответила и ушла. Хелена встала и пошла в другую сторону. Ей хотелось еще раз поблагодарить врача. Такси пришлось долго ждать. На такси она доехала до Каролиненгассе. До своей машины. Оттуда — на Ланнерштрассе. В шесть она была дома. Кровать — пустая. Хенрик не пришел ночевать. Хелена бросилась на кровать и разрыдалась. Она была так уверена, что сможет рассказать Хенрику обо всех ужасах. Пока длился весь этот ужас, она думала о том, как все ему расскажет. И все снова будет хорошо.

Хелена проснулась в полдевятого. Она проспала. Девочки тоже. Потом Хелена позвонила в госпиталь. Пусть она перезвонит в двенадцать. Тогда будет известно больше. В двенадцать Хелена узнала, что фрау Шторнтберг отпущена домой под подписку. Ребенка она забрала с собой. Для ребенка подписки не потребовалось. Звонить Пупсику Хелена не стала.

Хелена вернулась с работы домой. По пути купив на рынке Зоннберг фруктов и овощей. Сразу понесла пакеты на кухню. Из гостиной доносились голоса. "Нет. Это не твой телефон. Тебе нельзя звонить". Хенрик уговаривал девочку. Спокойно. Пытался объяснить Барбаре, почему ему необходимо позвонить. Судя по всему, так продолжалось уже довольно долго. Терпение его было в значительной степени напускным. Барбара продолжала на него кричать. Ответы Хенрика становились все более раздраженными. Еще немного — и он потеряет терпение. Он ударит ребенка? Хелена бросилась в гостиную. Барбара подбежала к ней и расплакалась. Хенрик стоял у окна, скрестив руки. Что случилось? Сквозь слезы Барбара закричала, что Хенрик все время звонит. А бабушка ругается. Потому что это очень дорого. Хенрик все стоял у окна. Сжал губы. Молчал. Хелена взяла Барбару за руку и пошла с ней в детскую. Катарина сидела за своим столиком и писала в тетрадке. Хелена присела на детский стульчик. Хотела поговорить. О том, у кого какие права. Кому что можно. И если она позволяет кому-нибудь пользоваться телефоном. Или ванной. Или еще чем-то. То девочки должны с этим считаться. Но сказала только: "Постарайся быть чуть повежливее". Оторвавшись от работы, Катарина сказала, что Барбара просто хотела позвонить Аните. И не смогла. Потому что он говорил. Хелена вздохнула. "Он правда звонит целый день?" Девочки кивнули, глядя в пол. Хелена все сидела. А в тот момент, когда она собралась встать и пойти к Хенрику, услышала, как хлопнула входная дверь. Хелена пошла поглядеть. Хенрик ушел. Хелена долго стояла у окна. Там, где только что стоял Хенрик. Она устала. Беспокоилась о Пупсике и прежде всего — о Софи. Ей было грустно. Не знала, как быть с Хенриком. По всему выходило, что все кончено. Вопрос, что он делал прошлой ночью. При одной мысли об этом желудок сводило. Разливалась желчь. Хелена убрала покупки. Разложила все по местам. С удовольствием поспала бы. Но боялась, что тогда не сможет уснуть ночью. Она достала телефонную книгу и нашла там букву Г. Г, Гертнер. Обнаружилось две Ильзы Гертнер. Хелена долго колебалась. Полшестого. Грегор еще может быть в институте. Фрау Гертнер — тоже. Хелена набрала номер Ильзы Гертнер, проживающей в седьмом районе. Она смутно припоминала, что фрау Гертнер живет в седьмом районе. Но могла и ошибиться. На пятом звонке трубку сняли. Фрау Гертнер назвала свой номер. Хелена сразу узнала голос. Она представилась и спросила Грегора. Ей необходимо срочно поговорить с ним. Не там ли он? Фрау Гертнер отвечала отрицательно. Холодно. Хелена извинилась. Не могла бы фрау Гертнер кое-что передать Грегору? Речь идет о фрау Шторнтберг. Ее пришлось доставить ночью в больницу. Ей очень плохо. Грегор должен позаботиться о ней. Это его обязанность. И из-за ребенка — тоже. Фрау Гертнер молчала. Ей очень жаль, продолжала Хелена. Но это необходимо. Фрау Гертнер сдавленно произнесла, что все передаст. И положила трубку. Хелена собиралась еще поблагодарить ее. Потом она набрала институтский номер Грегора. Он взял трубку немедленно. Словно ждал звонка. Хелена сказала, что это, к сожалению, всего лишь она. Говоря, уже ненавидела себя. Знает ли он, что с Пупсиком. Пупсик этой ночью чуть не умерла. Он должен что-то сделать. Ей очень плохо. Зачем она рассказывает об этом ему, спросил Грегор. Вызывающе. Ему нет до этого никакого дела. Есть отец ребенка. Хелена сидела. Чуть не раздавила трубку. Ей снова страстно захотелось всадить нож в грудь этому человеку. Втыкать снова и снова. "Полагаю, что рано или поздно тебе придется выполнить свои обязательства", — молвила она. "Что за обязательства?" — Грегор развеселился. "Послушай, — сказала Хелена, — у тебя связь с этой женщиной. Да может быть, она и сделала-то это из-за тебя". — "Она так сказала?" — резко спросил Грегор. Хелена положила трубку. Очень осторожно. Аккуратно. Телефон звонил. Всякий раз, как он начинал звонить, Хелена поднимала трубку и аккуратно клала ее обратно. Все казалось страшно далеким и нереальным. Потом позвала дочек. Они отправились в парк Тюркеншанц. Девочки носились по площадке аттракционов. Малышей уже не было. Все дома. Ужинают. Все было свободно, и не было собак, которые там писают и гоняются за детьми. Девочки качались, и катались, и лазили, и прятались, и гонялись друг за другом. Визжали. Хелена сидела с краю на скамеечке. Желудок камнем лежал в животе и давил на сердце. Она улыбалась дочерям. Махала. Бросала воздушные поцелуи, когда одна из них махала с очередной лазалки с криком: "Мама, мама, гляди же!" Одновременно чувствуя запах воды в ванне. Холодной воды. Грязной. Где-то рядом. За спиной. Хелена размышляла о том, чем это все может кончиться. Где выход. Потом спазмы в горле и тревога так усилились, что Хелене было не усидеть на месте. Хотелось пойти дальше. Двигаться. Девочкам хотелось побыть еще. Хелена рассердилась. Слышала, как ее голос становится все громче и громче. Дочери недовольно семенили рядом. Даже походить нельзя, когда хочется, думала Хелена. Глубоко дышала. Чтобы отпустил спазм. Вспомнила, как хрипела Софи. Взяла дочек за руки и спросила, как дела в школе. Беседуя обо всем на свете, они вернулись домой. Хенрик стоял в кухне. Повязал передник. Варил спагетти. Улыбнулся им всем. Хелена подошла к нему. Он распростер объятия. Делая последние три шага, Хелена подумала, что должна поговорить с ним. О последней ночи. О деньгах. О телефоне. Хенрик обнял ее. Хелена уперлась лбом ему в плечо. Ей пришло в голову, что с каждым мужчиной в ее жизни она говорит об одном и том же. Хелена устала.

Хелена ехала к доктору Штадльману. Новые снимки удались. Новую модель тоже звали Сабиной. Сабина Поточнигг. Веселая девушка. И без комплексов. Попросила только закрыть жалюзи на окнах. Фрау Шпрехер тут же исполнила ее желание. А потом сварила свежий кофе. Хелена не очень помнила, как прикрепляются аппликаторы. Она делала все точно так, как показывал доктор Штадльман. Но затылок Сабины Новотной отличался от затылка Сабины Поточнигг. Хелена не знала твердо, где кончается затылок. Или начинается. Сабине Поточнигг было двадцать лет. Во время съемки Хелена поняла, что означают слова "юная свежесть". Без Нестлера и Надольного они закончили быстро. Потом все вместе пили кофе. У Сабины Поточнигг и у фотографа были кошки. Они долго беседовали о последствиях стерилизации и кастрации. И надо ли дать им погулять перед тем как. Или оперировать сразу. Хелена вообще высказалась за свободную кошачью сексуальность. Ей объяснили, что она в этом ничего не понимает. Дверь открыла мать доктора Штадльмана. Хелена улыбнулась ей с особенной приветливостью. Женщина показала ей, куда идти. Не улыбаясь в ответ. Хелена прошла в комнату в конце коридора. Чувствовала спиной недоверчивый взгляд, пока не закрыла дверь. Доктор Штадльман сидел за столом. Укоризненно поздоровался. Как обстоят дела? Нужно двигаться дальше. Так или иначе. Наконец. Он ждал от Хелены большего. Хелена радовалась предстоящей беседе. Полагала, что сделала все правильно. Хелена положила фотографии доктору Штадльману на стол. Не говоря ни слова. Села в обтянутое искусственной кожей кресло. Следов на нем не видно. А может, кресло новое? Тут Хелена вспомнила, что в этот раз месячных снова не было. Надо к гинекологу. Не потому ли столь укоризненно смотрит матушка доктора? Ладно, подумала Хелена. Ждала комментариев доктора. Вдруг все это перестало ее интересовать. Перестало. С какой стати все ей только указывают? Почему она должна это терпеть? "Ты должна!" — сказала она себе. Но вовсе не обязана испытывать от этого радость. Доктор Штадльман просматривал фотографии. "Итак, что дальше?" Да. Стало быть. Если он одобрит фотографии, она будет завтра разговаривать с художником. Тексты-то у них уже есть. И тогда можно печатать первую брошюру о применении магнитных аппликаторов. Герр Нестлер заказал эскизы упаковки. И их тоже можно будет обсудить. "Мне бы хотелось женскую фигуру. Наподобие Венеры Милосской. С поднятыми руками. Но золотую. Она вся должна быть золотой. Как символ целительной силы". Хелена записала пожелание. Снова голая, подумала она. "Что-то вы сегодня невеселая", — сказал ей доктор Штадльман. Хелена только плотнее сжала губы. Ничего не ответила. Тогда доктор Штадльман дал ей телефон некоего профессора Хробата. При Поликлинике он возглавляет Институт акупунктуры. Да она же знает. Там, где Шницлер работал. Профессор Хробат выразил готовность испытать магнитные аппликаторы в своем институте. Нестлер должен обсудить с ним, чем еще можно подкрепить этот эксперимент. Хелена встала и собрала снимки. Взяла бумаги и сумку. "Я позвоню вам", — сказала она. Протянула доктору Штадльману руку. Попрощалась и ушла. Хотела сказать что-нибудь веселое. Но ушла.