Не дав ей опомниться, он поднялся из-за стола.

— Дождь, кажется, кончился. Идем.

В Париже цвели каштаны. Фиона слушала в наушниках африканскую музыку и на ходу пританцовывала под звуки тамтамов, которые то отбивали сердечный ритм, то гулко сыпали песчаные лавины.

В первый же вечер, когда они бросили машину на набережной канала Сен-Мартен и отправились по бульварам в сторону Сены, она успела познакомиться с веселой компанией соотечественников, путешествующих по Европе автостопом, назначить свидание темнокожему официанту и двум бледным ирландским студентам, которых, впрочем, позже забраковала как бесперспективных. Она поспорила с Игорем, что найдет для них бесплатный ночлег, и выиграла спор. Кемаль, довольно симпатичный араб лет тридцати, фотохудожник и дизайнер, угостил их мороженым в открытом кафе, расспросил о России, рассказал о своем одиночестве и пригласил продолжить вечер у него. Так они оказались в квартале Берси, в просторном лофте, обустроенном на пятом этаже здания бывшего канатного завода. Из больших, во всю стену, окон квартиры открывался вид на автостраду, а на балконе, выходящем во двор, можно было курить кальян, развалившись в плетеных креслах, и рассматривать искусственные пальмы и гипсовые статуи перед входом в магазин садового инвентаря.

Они помогли хозяину квартиры приготовить ужин — овощи, сыр, баранина. Выпили вина и выкурили на троих папиросу с анашой. Потом Кемаль фотографировал их, вместе и порознь, на профессиональную камеру, меняя объективы. Фионе нравилось позировать, она танцевала и раздевалась под заунывные арабские напевы. Смотреть на ее худые плечи и обнаженные маленькие груди было немного стыдно, но Игорю хотелось, чтобы она продолжала. Он чувствовал к ней влечение, которое редко испытывал к девушкам. Вероятно, потому что она и в самом деле была безумной феей, залетевшей на эту планету вместе с космической пылью.

Ночь Фиона провела с Кемалем, Игорь спал на диване в гостиной. Она довольно бегло говорила по-французски, Игорь же не понимал ни слова. Только наутро он узнал, что Кемаль считает их братом и сестрой. Фиона утверждала, что теперь они могут жить в лофте сколько захотят, что Кемаль в восторге от их компании, но Игорь видел, что девушка принимает желаемое за действительное. И все же он воспользовался ситуацией, продолжая плыть по течению судьбы.

Днем, пока Кемаль занимался своими делами, они с Фионой гуляли по городу, осматривали музеи, до которых она была большая охотница, хотя и не задерживалась надолго ни в одном зале. Попутно она рассказывала о себе: родилась в Мурманске, переехала с родителями в Москву. Там отец бросил мать и женился на красивой и злой колдунье, которую она называла Фата-Моргана. Еще в перестройку ее дед по матери эмигрировал в Германию, и после школы Фиону отправили к нему. Уже пять лет она числилась студенткой университета в Эссене, но так и застряла на втором курсе из-за частых болезней и академических отпусков. При этом она успела выучить три языка и охотно брала на себя роль толмача. Она читала вывески, помогала Игорю объясняться с официантами и переводила то, что говорил Кемаль. Каждый день она писала длинные, полные нежности электронные письма, которые отправлялись в далекий Эквадор к ее возлюбленному Хорхе, в существование которого Игорь, впрочем, скоро перестал верить. Однако Фиона говорила о нем постоянно, словно пытаясь примирить влечения души и тела.

— Понимаешь, Дезмонд, те чувства, которые в сердце, — они совсем другие, чем вот здесь, — убеждала она, касаясь груди Игоря и ремня на его джинсах. — Я не считаю, что это измена. Хорхе всегда будет главным мужчиной в моей жизни. А с Кемалем мне просто нравится этим заниматься. Знаешь, какой у него огромный пенис? Просто как не знаю что! Я даже испугалась, когда увидела в первый раз… Но он все делает очень нежно, мне почти не больно. Может быть, если бы я была свободна, я бы осталась с ним жить. Но это невозможно, потому что я люблю Хорхе. Хотя мне очень жаль Кемаля. Я вижу, как он страдает, что я не могу его полюбить.

Слушать ее откровения было немного неловко, Игоря беспокоило положение «брата», который пользуется так оплаченным гостеприимством. Он мирился с ситуацией только потому, что видел — Фионе нравится Кемаль. Всегда улыбчивый, спокойный, с бархатистым взглядом из-под мохнатых ресниц, с рыжим отливом темных, жестких, плотно вьющихся волос, тот напоминал породистого верблюда. Было трудно поверить, что он может испытывать возвышенные чувства, особенно когда по вечерам они пили вино на балконе и Кемаль, развалившись в кресле, широко расставив ноги в облегающих джинсах, усадив на колено Фиону, тискал ее маленькую грудь и обжигал Игоря томными взглядами из-за ее плеча.

Восточная нега этих вечеров, журчащие речи, воздух Парижа навевали какой-то праздный полусон, который хотелось длить бесконечно, забыв о тревогах и бедах. Еще в первый день Игорь поменял сим-карту в телефоне и решил пока не звонить даже Бяшке, чтоб колебания нитей, связывающих его с прошлым, не потревожили паука в гнезде. Что это был за паук и почему его нужно было опасаться, Игорь не смог бы объяснить. Но зловещий образ почему-то приходил на ум, когда он вспоминал белую спину Коваля или лицо Бориса, освещенное луной, — обманчиво добродушное лицо медведя-оборотня.

Он знал, что жизнь скоро выудит его из потока сказочной дремы, но пока что доверил Фионе колдовать над своей судьбой. В магазине подержанной одежды для него были куплены армейские штаны и майка цвета хаки. Кемаль где-то раздобыл почти новые «мартенсы» и умело обрил его череп. Фиона говорила, что так он похож на молодого Маяковского и что ему пора начать писать стихи. Сам он чувствовал, что смотрится заправским гопником, но был не прочь примерить эту роль. Хотя бы для того, чтоб видеть тень опаски на лицах мужчин, которые раньше обсасывали его глазами, словно кусок ветчины.