— Не старая, всего шесть лет, — возражал Феликс.

Алена ловила Георгия за рукав.

— Ты-то как, человечище? Как отсидел? Мы ж тебя вспоминали незлым тихим словом! Сын твой — красавец, пацанский пацан, была б я двадцать лет назад!.. Все рады, что они с Кристинкой. Найди сегодня молодежь, которые хотят и могут, а не просто чтоб не вылезать из Монте-Карло. В общем, давай за наших ребят. Пускай внуков понарожают нам штук пять.

Георгий, почему-то не слишком уверенный в серьезности намерений сына, промолчал. Перспектива породниться с Володей казалась ему даже не сказочной, а скорее мифической. Семья и окружение политика давно представлялись ему обитателями андерсеновской «Волшебной горы». Тролли, гномы, великаны, лошадиный череп и кладбищенская свинья то ссорились, то снова сходились, обрастали приятелями и родственниками, вместе праздновали свадьбы, похороны и крестины в ожидании Рагнарека, предреченного мертвой провидицей.

Алена продолжала:

— В общем, гости будут только свои — горе, ты же знаешь, завтра Масе сорок дней. Такой был человечек золотой, столько делал, весь компьютер в голове держал! Правду говорят, лучшие уходят, а мы, суки, живем.

Яша Майст, Мася, как его называли в ближнем кругу, управделами и помощник Володи, недавно умер от рака мочевого пузыря после неудачной операции. Георгий хорошо помнил его приземистую фигуру с круглым брюшком, лысину с клочками рыжеватых волос, девичий румянец на дряблых щечках. Недальний сосед по участкам в Аликанте, завсегдатай немецких гей-парадов и драг-вечеринок, любитель наряжаться в дамские платья и боа из страусиных перьев, Яша и в самом деле держал в голове огромный объем финансовой информации, за всем следил сам и помнил каждую проводку. Георгий не раз убеждался в этом с невольным уважением.

— Примите соболезнования, — кивнул он. — Это большая потеря.

— Почти невосполнимая, — согласился Феликс.

— А как переговоры вел! Это же русская народная песня! — всплеснула руками Алена. — Только мучился очень. Знаешь, какая была его последняя фраза, перед концом? Нам врачиха рассказала. «В человеке живут только глисты».

— Соболезную, — повторил Георгий, ничуть не удивленный, что предсмертной фразой Маси стал еврейский анекдот.

— Володька близко к сердцу принимает, тоже слег, пришлось в Швейцарии обследовать, — вздохнула Алена. — Кровь плохая, сосуды, отеки… Было подозрение на диабет, но вроде обошлось. — Она сплюнула через плечо. — Нервничает сильно, много у нас проблем, что скрывать… Ты-то как, сиделец? Не подцепил там тубик или чего похуже?

— Со мной все в порядке, — заверил Георгий и взял из ее рук бутылку шампанского, чтобы разлить.

Лимузин оставили на причале и прошли до яхты в сопровождении шофера и охранника. Элегантного абриса судно, с фальшбортами, переходящими в открытые веранды, впечатляло роскошью отделки. Алена осталась в баре, а Феликс повел Георгия на экскурсию — показал стеклянный лифт, лестницу со светящимися ступенями из ониксового камня, столовую с мебелью из африканской вишни, верхнюю палубу с бассейном, жилые каюты. Каждая была обставлена в восточном вкусе. Георгию досталась «турецкая» — с ковровыми диванами и золотой мозаикой в ванной.

Через полчаса он смог сравнить свой «стандарт-класс» и роскошный «сьют» Володи. По рекомендации врачей тот отдыхал днем, только проснулся — еще лежал в постели на высоко взбитых подушках. Неживая упругость парафиновых щек, цинковая бледность лба подтверждали его нездоровье красноречивее любых анализов. У постели сидела медсестра с азиатскими чертами, сусиками над пухленькой верхней губой, на вид не старше шестнадцати лет. В тугие черные косы под медицинской шапочкой вплетены были банты, белые гольфы обрисовывали стройность голеней. Георгий подумал, что для полноты картины ей недостает красного галстука и повязки дежурной санитарки на рукаве.

— Рад тебя видеть. — Володя протянул свободную левую руку; с его правой девушка снимала манжету электронного тонометра. — Что тебе предложить? Кофе?

Георгий отказался.

— Врачи говорят, нет тонуса, потерял вкус к жизни, — пожаловался Владимир Львович, подставляя медсестре вторую руку, чтобы повторно закрепить прибор. — Думаю снова заняться научной работой, докторскую дописать. Не для статуса, сам. Я же тогда и тему утвердил. «Процессы горения в жидкостных ракетных двигателях»… Потом все это свалилось.

Георгий предпочел промолчать. Ковры, золоченые кресла, резьба отделки дверей, повторенная на спинках кровати, — в этой каюте любой должен был чувствовать себя лакеем у ложа короля, а эта роль никогда не была ему по душе. Володя истолковал молчание по-своему.

— Обижаешься? Ты рассчитывал, вероятно, на поддержку с нашей стороны в более открытой форме. Но есть обстоятельства непреодолимой силы… Впрочем, ты не все знаешь. Например, почему тебя не утопили окончательно.

«Не утопили, зато ошкурили, как полено», — подумал Георгий, но вслух сказал:

— Тебе не нужно оправдываться. Со мной все в порядке.

— Вижу, хорошо выглядишь, — заметил Володя. — Расскажи секрет, чем ты себя подогреваешь? Где волшебный эликсир? Я сдулся. Деньги не люблю, это Лариса… На удовольствия уже нет здоровья. Ходит ко мне местный священник, говорит: надо делать добро. А что есть добро? Неуловимо и относительно. Например, Махатма Ганди, святой человек, противник насилия, запрещал строить больницы. Считал, что продление жизни не угодно богам.

Медсестра осторожно вынула из-за ворота его пижамы градусник, аккуратно записала показания в блокнот. Георгий наконец разозлился.