Шрифт:
– Никудышный пример, – поморщился Семен. – Все три драгоценности буддизма – исключительно мужские иллюзии. Как, собственно, иллюзии любой другой религиозной конфессии. Ну, если не брать во внимание современных женщин-священниц, – они так же смешны, как, скажем, гомосексуальное венчание. Тем более не может быть женской дхармы. Женщина по определению не может думать о долге, поскольку у нее другое служение. Если высшая дхарма пойдет внахлест с более конкретными интересами, – например, с интересами семьи, детей, – то для женщины не будет вариантов – никакой дхарме не устоять. Опять-таки, если не принимать во внимание нынешних эмансипированных дур, которые уже не являются женщинами по сути.
Обе девушки, шептавшиеся о чем-то своем, встрепенулись при последних словах и одновременно посмотрели на Семена с подозрением.
– О, ни в коей мере сказанное не может быть применимо к вам, мои дорогие, милые, верные боевые подруги, – поспешил заверить их оратор. И снова обратился к Нестору и Киру:
– Одним словом, Иисус может отречься от матери, как подтверждает Матфей в главе двенадцатой или Лука в главе четырнадцатой, мать же – никогда не отречется от Иисуса. Безусловно, речь идет о настоящей женщине. Именно поэтому настоящая женщина не может быть бодхисаттвой, а только женой ботхисаттвы, пока не переродится в облике мужчины.
– А как же тайваньская Мать-Будда, Гуаньинь? – вмешался Кир.
– Вспомнили! – Семен даже стукнул по столу дланью. – Статуя с телом мужчины и лицом женщины? В конце концов, предмета для спора нет. Мы же не опускаемся до качественных категорий «хорошо» или «плохо». Мы констатируем – и мужчины, и женщины таковы, каковы они есть. Каждый элемент незаменим в своем функционале. Будда, между прочим, весьма тонко понимал пределы возможностей каждого пола, потому и предписал даже искушенной в делах веры столетней монашке кланяться каждому новообращенному монаху.
– Что за дискриминация по половому признаку? – возмутилась Фея.
– Не по половому признаку, а по вопросам веры. Ты же у нас Faith, стало быть искушена в этой области, – Семен как-то по-дружески взлохматил Фее челку. – Будда таким образом пытался объяснить вещь ясную до прозрачности: вера женщины возможна только через веру ее мужчины.
– Семен утрирует, – снисходительно заметила Соня.
– Нисколько, – возразил Семен. – Помните библейскую притчу о Лоте и его супруге?
– Что-то, связанное с Содомом и Гоморрой? – наморщила носик Соня.
– И с Содомом, и с Гоморрой, и с Адмой, и с Севоимом. Из пяти городов у берегов реки Иордан тогда, по описанным в девятнадцатой главе Бытия событиям, уцелел только Сигор. История весьма поучительная. Я сейчас говорю не о грехах содомских, а о том, как разнятся вера мужская и женская. Говорят Лоту свыше – не важно кто: бог, ангелы, интуиция, мужская смекалка – хватай семью и беги. Они и побежали. Муж – по велению сущностей высших, а потому женщине не понятных, жена – по велению мужа. Наверняка, в голове у нее такие мысли гуляли: «Вот старый дурак! Какие-то ангелы с ним говорят. Намедни дочерей своих чуть толпе озверевшей не выдал. Сейчас – так вообще из города бежим. Мало, что добро свое бросили, так даже оглянуться нельзя! Что за чушь?». И оглянулась, превратившись в соляной столб. Дело в том, что мужчина веру создает сам, а женщина эту веру принимает опосредованно – в том виде, в котором веру создал мужчина. Проблема Лотовой жены лишь в том, что она не до конца доверяла своему мужу.
Семен повернулся к Нестору:
– Вот Вы, молодой человек, представьте себе, что говорите вашей замечательной супруге…
– Нине, – напомнил Нестор.
– Да. Говорите Нине, что Вы, скажем, Дракон. Поверит?
Нестор замер. Он уже сделал очередной глоток, но проглотить еще не успел, и теперь между небами крепчал терпкий клоповий вкус хорошего коньяка. Ответить он никак не мог. Но Семен и не ждал ответа.
– Если скажете это в шутку, то, в лучшем случае, улыбнется. А если скажете серьезно, то выгонит, – подытожил Семен.
Кир захохотал, хлопая себя по широким бедрам, как всегда он делал в приступах веселья.
– В точку! – хохотал он. – Добро пожаловать на Кисельную восемь!
– Вернемся к нашим мороженицам и мороженщикам, – Семен успокоил Кира серьезным взглядом. – Кстати, о последних. У того идеального потребителя мороженого нашего времени, который создан при помощи сложных технологий социальной инженерии, нет никакой возможности заглянуть по ту сторону прилавка. Все, что видит потребитель в новостях, фильмах, все, что он читает в книгах и – о, чудо! самостоятельно! – разыскивает в интернете, – все это лишь пестрая витрина. А с другой стороны этой витрины стоит простецкий парень в колпаке и фартуке. В руках он сжимает ложку для мороженого, которой, по своему разумению и в зависимости от заказа, подкладывает в наши креманки разноцветные шарики. И лежит это мороженое у него в килограммовых пакетах, и пакетов этих с разными вкусами сотни – хоть уешься. Простому обывателю нельзя даже одним глазком узреть изнанку такой витрины – наступит беспощадный, летальный когнитивный шок. Все равно, как у менеджера среднего звена, попавшего на «денежную фабрику»: он за каждую бумажку коллегам горло грызет, клиентам – попу лижет, а тут печатный станок из простой целлюлозы тонны этого дерьма штампует.
Сработало богатое воображение: Нестор почувствовал гадостный привкус и поспешил заглушить его коньяком. Выпил залпом, как водку, и понял, что – хватит! Видимо, «гости» это почувствовали: Семен замолчал, девушки принялись убирать со стола, а Кир потянул Нестора за рукав.
– Идемте, мой друг. Я Вам покажу одну тайную комнату. Зачаруетесь.
Они медленно поднимались по скрипучей лестнице – Нестор впереди, Кир, чуть подталкивая в спину, на две ступеньки ниже.