конца, ни края. Раз – шаг и правая нога по колено увязла во мхе, два – вытащил левую с

противным чавканьем. Три – погрузилась левая, четыре – вытащил правую.

Журавлиный шаг. Главное не упасть, не погрузиться в вязкую живую и мягкую почву,

которая словно дышит под тобой, потому как опереться не на что и без посторонней

помощи подняться будет очень трудно.

Ком шел уже несколько часов, упорно переставляя уставшие ноги. Голова болела не

переставая, глаза слипались, тело отказывалось слушаться, но он упорно двигался

вперед, обозначая себе ориентиры. Сначала нужно дойти до вон той кривой сосенки,

верхушку которой болотник завязал тугим узлом. Потом до вон той хилой березки со

стволом изогнутым так, словно на ней черти качались. Потом до обиженной сиротки-

елочки с ободранными и редкими ветками.

50

Но внезапно Ком понял, что и та кривая сосенка и та хилая березка и даже елка

нисколько не приближались. Он шел несколько часов, смертельно устал, был голоден и

вымотан до предела, но при этом умудрился остаться на прежнем месте!

Ком остановился, с ужасом оглядываясь по сторонам: да что же это такое? Как так

получилось? Нешто леший с водяным потешаются?

Кому стало страшно. Он с глухим стоном устало опустился прямо в ледяную жижу.

Сжал гудевшую голову мокрыми грязными ладонями, крепко зажмурил глаза, начал

шептать обережные заговоры, все, которые смог вспомнить.

Неожиданно услышал скрип, так могли поскрипывать только дужки полных воды

ведер, висевших на коромысле, когда кто-нибудь из женщин шел от родника.

Ком поднял удивленный взгляд и увидел Липку, которая красиво изогнув спину,

уходила от болота в темную глубину леса, оказавшегося почему-то совсем рядом –

всего пара шагов и он на берегу. Две длинные косы змеились по ее стану, выглядывая

из-под кики. Отойдя еще на несколько шагов, Липка вдруг остановилась, обернулась и,

рассмеявшись, проговорила:

– Под носом-то утри. Чего возгри-то распустил? Иди ужо, согрею-приголублю, раз тако

дело.

– Липка, ты как тут …

Начал было говорить Ком, и вдруг остановился: до него только сейчас дошел смысл

сказанного Липкой. Замужняя предложила себя – то было делом невиданным. Это до

свадьбы девушки могли сходиться с парнями и то только по великим праздникам. А

замужние не могли и думать о таком непотребище. Верность женами хранилась так же,

как честь мужами.

– Ну, чего застыл-то? – удивилась Липка. – Али не нужна теперь? Ты меня ли

добивался, аво всяка подошла бы? Маяту-то снять любая могёт. Но люба ли я была?

– Липка, – прохрипел Ком, с трудом поднимаясь и делая шаг к ней.

– Нет, ты скажи, – Липка проворно отошла на несколько шагов. – Люба ли тебе, али

просто Суховея посрамить хотел?

И Ком вдруг понял, что соврать не сможет, но хочет ли он и правду сказать? Злость

поднялась откуда-то из глубин сердца. Липка была последней из тех, кто прошел

испытания ведьм перед походом. Она могла безбоязненно взять на себя обязанность

сестрицы. Оказать ту услугу, которая всегда считалась священной, но гордая Липка

51

никому не захотела отдать это право – только Суховею. Это было несправедливо. И Ком

всегда злился на нее, беспрерывно плавясь в пламени желания, хотя и понимал, что не

имеет на это никакого права, ведь он еще не прошел последнего посвящения.

Ни для кого не была секретом эта сторона жизни – в слишком тесном пространстве

жили люди, чтобы скрыть то, чем занимаются взрослые. Да никому и в голову-то не

могло прийти таить столь естественные действа. И потому молодежь могла

удовлетворить свою любознательность на посиделках, целуясь и тискаясь всласть, но до

определенной черты. Последнюю, непознанную, но пока недоступную и от того особо

желанную и такую сладкую, томящую душу и тело услугу могла оказать только уже

посвященная, сестрица, а таковой весь последний год оставалась только она – Липка.

Так почему же столь необходимый дар для нудящихся от естественной потребности

парней она берегла только для Суховея? Несправедливо! И плевать на то, что он был не