Справа от нас огромной скоростью неслись чёрные тучи. Эти тучи вместе с северным ветром предвещали нам свирепую метель, и, судя по всему, день предстоял ужасный. Буря ревела в лесу меж сосен и берёз, и ветром нас отбрасывало назад. Порой мы падали в скрытые под снегом ямы. Наконец, через час мы прибыли в намеченное место, и тотчас снег повалил густыми хлопьями.

Буря свирепствовала с такой силой, что вокруг нас ежеминутно валились деревья, их ломало или выворачивало с корнем, так что пришлось нам выйти из леса. Мы шли по опушке, держа ветер с левой стороны, но наткнулись на большое озеро, которое мы бы легко перешли, если бы оно достаточно замёрзло и лежало на нашем пути. Но нам следовало идти в другую сторону. Наконец, не имея возможности двигаться дальше из-за снега, слепившего нам глаза, мы решили укрыться под двумя берёзами и дождаться прекращения бури.

Мы уже довольно долго топтались на месте, чтобы не отморозить себе ноги, и тут я заметил, что ветер немного стих. Я обратил на это внимание Пикара и предложил идти дальше. Мы нашли хороший путь, чтобы обойти озеро, как вдруг Пикар остановился и пристально посмотрел вперёд. Затем он схватил меня за руку и прошептал:

– Тише!

Потом оттащив меня за куст, он добавил тихо:

– Разве вы не видите?

– Ничего, а что это?

– Дым. Бивуак.

В самом деле, присмотревшись, я увидал то же самое. У меня промелькнула в голове неожиданная мысль, и я сказал Пикару:

– А что, если это бивуак той русской кавалерии, что мы видели утром?

– Скорее всего, да, – отвечал он, – сообразно с этим нам и надо действовать. Утром до нашего отправления мы сделали большую ошибку, не зарядив ружья, когда были возле огня. Теперь же, когда наши руки окоченели, а дула наших ружей забиты снегом, это невозможно сделать.

Шёл небольшой снег и небо прояснилось. Вдруг, я увидел на берегу озера за кустом лошадь, грызшую берёзовую кору. Я указал на неё Пикару. Он подумал, что вероятно здесь ночевала русская кавалерия, а так как на этой лошади не было сбруи, то очевидно она ранена и её здесь оставили.

Едва он это сказал, как лошадь подняла голову, заржала и спокойно направилась прямо на нас. Остановившись возле Пикара, она принялась обнюхивать его, как старого знакомого. Мы не решались ни двинуться, ни заговорить. А чёртова лошадь всё стояла, прикасаясь головой к мохнатой шапке Пикара, который затаил дыхание, опасаясь, что сейчас появятся её хозяева. Но заметив, что она ранена в грудь, мы окончательно убедились, что эта лошадь брошена, и бивуак тоже. Через минуту мы вышли на полукруглую площадку с несколькими кострами, где валялось семь лошадей, убитых и частью съеденных. Это позволило нам предположить, что здесь ночевало более двухсот человек.

– Это они! – проговорил Пикар, сунув руку в золу, чтобы согреть её, – в этом не может быть сомнения; вот рыжая лошадь, которую я узнаю. Она была в стычке и служила мне мишенью. Я даже, кажется, не ошибусь, если скажу вам, что отправил её хозяина на тот свет.

Осмотревшись, мы занялись разжиганием костра, расположенного перед укрытием, которое, похоже, занимал командир отряда. Снег прекратился, и сильный ветер сменился полным затишьем. Мы решили сварить суп. У нас был свой запас конины, но мы сочли более правильным пока оставить его, так как пищи и без того имелось предостаточно. С помощью моего топорика Пикар отрезал один кусок свежего мяса для супа, а другой про запас, чтобы захватить с собой. Мы пробовали прорубить лёд, чтобы достать воды, но не имели для этого, ни сил, ни терпения. Мы отогрелись, и возможность поесть супа привела меня в радостное настроение. Когда человек попал в беду, как мало нужно, чтобы сделать его счастливым! Наш котёл в том состоянии, в каком он находился, не мог нам служить, но Пикар, энергичный и уверенный в себе, решил его починить. Он срубил сосну толщиною в руку, на расстоянии около полутора пье от земли. Эта часть оставшаяся часть сыграла роль, своего рода, наковальни. Другой отрезок ствола такой же длины стал молотом. Пикар обернул его тряпкой, чтобы не шуметь и занялся ремеслом котельника. Он пел, отбивая такт своим молотом, ту самую песенку, которую всегда пел во время ночных переходов:

Услышав этот басистый, мощный голос, я не мог удержаться от замечания:

– Mon vieux camarade, вы забыли – сейчас не время для пения.

Пикар с улыбкой посмотрел на меня и, не отвечая, продолжал:

Наконец заметив, что я нервничаю из-за его пения, он замолк и показал мне котёл, уже принявший другую форму и годный к употреблению.

– Помните, – спросил он, – день сражения при Эйлау, когда мы стояли возле церкви?

– Разумеется, – отозвался я, – погода была точно такая же, как сегодня, тем более что бешеное русское ядро сорвало тогда с моего ранца наш ротный котёл. Вы что, забыли, Пикар?

– Клянусь Богом, нет! Вот почему я вас и спрашиваю – разве нельзя было тогда с помощью терпения и старания починить этот котёл?