До первого всадника было шагов сорок. Пикар прошептал мне: «Вам, сержант, принадлежит честь первого выстрела, но дайте ему подойти поближе».

В эту самую минуту казак сделал пикой знак товарищу, чтобы тот двинулся вперёд. Затем повернул коня направо, прямо к месту нашей засады. Он был в четырёх шагах – я выстрелил и попал ему в грудь. Казак вскрикнул, и захотел было удрать, но тут на него бросился Пикар, схватил одной рукой уздечку, а другой проткнул казака штыком, и крикнул мне: «Ко мне, mon pays, берегитесь второго!» Едва он успел это проговорить, как подлетел другой с пистолетом и выстрелил в голову Пикару, который тут же, не выпуская уздечки, упал под лошадь. Я бросился вперёд, но увидев меня, казак бросил пистолет, помчался назад, на равнину, и оказался шагах в ста от нас. Я не мог выстрелить ещё раз, потому что моё ружье не было заряжено, а замерзшими руками быстро зарядить его невозможно.

Пикар уже стоял на ногах, а казак, которого я ранил, упал с коня, как мёртвый. Не теряя времени, Пикар отдал мне уздечку, а сам пробежал шагов двадцать вперёд, прицелился во второго и выстрелил ему в голову, но тот уклонился, пригнувшись к спине лошади, и ускакал. Пикар перезарядил ружье и сказал мне: «Победа за нами, но не надо медлить – воспользуемся правом победителя и посмотрим, не найдётся ли у этого человека чего-нибудь для нас подходящего, а потом уйдём, захватив лошадь!»

Я спросил Пикара, не ранен ли он. Он отвечал, что это пустяки, об этом поговорим после. Из-за пояса казака он вытащил два пистолета – один из них оказался заряженным, и сказал:

– Думаю, он притворяется мёртвым, я видел – он жив и временами открывает глаза.

Я привязал лошадь к дереву. С её всадника я снял саблю, а ещё нашёл у него красивую серебряную шкатулку, которая, насколько я знаю, принадлежала хирургу нашей армии. Я повесил её себе на шею, а саблю забросил в кусты. Казак носил два французских мундира под шинелью: кирасирский и красных улан Гвардии с орденом Почётного легиона, который Пикар немедленно снял. Кроме того, на нем было несколько прекрасных жилетов, сложенных вчетверо, в виде толстой пластины, которую пуля не смогла бы пробить. В его карманах мы нашли более трёхсот франков пятифранковыми монетами, двое серебряных часов, пять орденских крестов – всё это было снято с убитых и умирающих, или украдено из обозных повозок. Я уверен, что будь у нас больше времени, мы нашли бы ещё много всего. Пикар взял пику и незаряженный пистолет и спрятал их в кустах, затем мы собрались уходить. Пикар шёл впереди, ведя лошадь под уздцы, а мне, идущему за ним, захотелось узнать, что находится в чемодане, висевшем на крупе лошади и, насколько я понимаю, принадлежавшем офицеру – кирасиру нашей армии.

Я просунул руку внутрь и нащупал что-то очень похожее на бутылку. Я сообщил об этом Пикару, и тот немедленно скомандовал: «Стой!» В одну секунду чемодан был вскрыт, и я вытащил бутылку, содержавшую нечто похожее по цвету на можжевёловую водку. Пикар сделал глоток, даже не потрудившись понюхать, затем передал мне.

– Ваша очередь, сержант!

Невозможно описать то приятное ощущение, которое я испытал, отведав водки. Единодушно мы признали, что эта находка лучше всех остальных, и что ей надо разумно распорядиться. У меня в сумке лежала маленькая китайская фарфоровая чашка, которую я вёз из Москвы – вот мы и решили, что это будет наша мера – всякий раз, когда нам захочется выпить. [52]

Мы углубились в лес, и спустя четверть часа тяжёлого пути из-за множества поваленных деревьев, мы, наконец, вышли на дорогу, шириною в 5–6 пье, ведущую в нужном нам направлении, в сторону большой дороги, где должна была пройти армия.

Успокоившись немного, я поднял голову и, взглянув на Пикара, заметил, что у него все лицо в крови. Кровь обледенела на его усах и бороде. Я сказал ему, что он ранен в голову. Он отвечал, что заметил это в ту самую минуту, когда его мохнатая шапка зацепилась за ветку, и по лицу потекла кровь, впрочем, ничего серьёзного. Он объяснил, что упал вовсе не от пистолетного выстрела, а по иной причине: держа лошадь под уздцы, в то время как подходил другой казак, он хотел выстрелить, но поскользнулся и, не выпуская из рук ни уздечки, ни ружья, очутился на спине, под брюхом у лошади. «Да и не время теперь обсуждать такие пустяки, – добавил Пикар, – вечером посмотрим».

Чтобы двигаться быстрее, я предложил Пикару сесть на лошадь вдвоём «Попробуем!» – согласился он. Тотчас же мы сняли с неё деревянное седло и, оставив только попону, уселись, Пикар впереди, а я позади. Выпив ещё немного водки, мы отправились, держа ружья поперёк, на весу. Ехали мы больше рысью, иногда пускались и в галоп. Временами на пути нам попадались поваленные деревья. Это привело Пикара к мысли срубить несколько деревьев, ещё не совсем упавших, чтобы таким образом соорудить баррикаду против кавалерии на тот случай, если бы она преследовала нас. Он слез с коня и, взяв мой топор, в несколько минут подсек несколько сосен и повалил их поперёк дороги в достаточном количестве, чтобы задать работы для двадцати пяти человек на целый час. Мы продолжали двигаться рысью ещё четверть часа, как Пикар вдруг остановился и сказал:

– Вот, черт! У этой татарской лошади такая тряская рысь!

Я отвечал, что лошадь мстит нам за своего убитого хозяина.

– О, сержант, – ответил Пикар, – водка развеселила вас, я вижу.

Пикар подоткнул под себя полы своего белого плаща, чтобы мягче сидеть, и ещё с четверть часа мы ехали уже шагом. Временам лошадь погружалась в снег по самое брюхо. Наконец, мы увидали дорогу, пересекавшую ту, по которой мы ехали – скорее всего, это была большая дорога. Но выходить на неё надо было с осторожностью. Мы спешились, взяли лошадь под уздцы, зашли в лес, и из укрытия внимательно осмотрели новую дорогу. Вскоре мы убедились, что это и в самом деле главная дорога, ведущая к Березине. Множество усеивавших её трупов, наполовину занесённых снегом, и пятна свежей крови привели нас к выводу, что совсем недавно тут прошла колонна французских пленных под русским конвоем.

Мы, без сомнения, находились позади русского авангарда, и, конечно, скоро за нами пройдут другие русские. Как тут быть? Надо было держаться дороги. Это единственное, что нам оставалось делать.

– Мне пришла в голову превосходная мысль, – сказал Пикар. – Вы будете арьергардом, а я авангардом. Я буду смотреть вперёд, не покажется ли кто-нибудь, а вы, друг мой, сядьте головой к хвосту и наблюдайте в свою очередь.

Но привести в исполнение идею Пикара оказалось нелегко, то есть, сесть спиной к спине, напоминая, как он выразился, двуглавого орла с парой глаз впереди и парой сзади. Мы выпили по стаканчику можжевеловки, спрятали остаток на случай крайней необходимости, и пустили лошадь шагом по тихому и печальному лесу.