напарника поддерживаю. Но ситуацию уточнил, в худшую для

этого прохиндея сторону: «Руду из лагеря они повезут можно

сказать – на днях. Дока узнает куда – едем к ментам в Мирный. И

ты эти дни, пока еще не попался, палатку должен стороной

обходить!»

«Смотреть на нее не должен», - добил его Дока окончательно.

Все замолчали, посматривая друг на друга. Я и Дока – на

Владимира с сочувствием, потому что было видно, что в палатку

в ближайшие дни вряд ли полезет. Владимир на нас – с видом

обреченного, у которого отобрали любимую игрушку, вроде

копилки, в которой непонятно откуда появлялись приличные

деньги.

«И мешки свои из домика уноси. Не хватает, что бы менты,

когда сюда приедут, их у нас нашли», - я и говорить не закончил,

а Владимир уже вскакивал с кровати. Схватил рюкзак со своими

ценностями и из домика выскочил.

«Прятать побежал!» - улыбнулся Дока, и покачал головой,

подчеркнуть невероятность этого события, - «Придется нам

какой-то приработок для него выискивать, иначе он и взаправду в

психушку попадет, если не сможет дочь в институт пристроить!»

«Найдем», - поддержал я единоверца, - «есть у меня

местечко, с золотишком. Правда, его мало, но все в зоне

вторичного обогащения, в породах рыхлых, и легко извлекается.

И если артель накроется, мы там свою организуем, для дела

машина нужна, да экскаватор Беларусь. Обогатиться не

обогатимся, но с голоду не помрем, и дочку наш ненормальный в

институт пристроит!»

Дока синхронно распахнул рот и глаза, с полминуты

помолчал, и выдал с сожалением:

«Сразу нужно было свою артель организовывать, а не на

доброго дядю вкалывать!» - махнул рукой, и начал выносить из

домика оставшиеся мешки с камнями: Владимир должен был

вот-вот за ними явиться.

Часть тридцать вторая.

С неделю я присматривал за Владимиром, что бы не

совался куда не положено, даже для разговоров с работягами.

По вечерам напоминал, что палатка для него табу. Чем смешил

Доку, озабоченного возможной попыткой «бандюков» втихую

вывезти из палатки приготовленную порцию богатой руды.

Наверное, поведение нашей троицы чем то отличалось от

привычного для окружающих, потому что в один из вечеров

после работы Сергей попросил меня к нему зайти, в балок. Я

думал, поговорим о работе, но оказалось, что пригласили меня

на «чай», только после сухого вина. Когда бутылка была выпита,

в пустяшных разговорах, когда в мыслях появилась легкость и

решимость высказаться о наболевшем, а может и не о совсем

тактичном, Сергей перешел на тему явно для него неприятную.

Начал, правда, со вступления:

«На душе у меня муторно», - по его глазам я еще раньше

заметил, что геолога что-то тревожит, - «а поплакаться некому. И

молчать больще не могу».

«К жене пора съездить, в таких случаях помогает», -

улыбнулся я, с надеждой свести дело к шутке.

«Жена здесь не поможет», - и замолчал.

«Тогда в церковь, исповедаться», - а что другое я мог

предложить?

«И в церковь бесполезно – безбожник я, и не крещеный», -

поднял голову, посмотрел мне в глаза, - «Тебе исповедаюсь!»

«Ну….если считаешь нужным, то давай!» - в роли

священника быть мне не приходились. Но если разговор пойдет

о делах здесь, в артели – может и справлюсь. Надо же помочь

геологу, которого что-то напрягало.

Сергей со вздохом поднялся со стула, прошел к шкафчику

на стене, извлек на свет божий вторую бутылку. Вернулся к

столу, вытащил пробку и начал разливать эликсир по стаканам:

«Без бутылки не получится», - поднял стакан, и мне

пришлось сделать то же самое, - «Видел, как ты с Владимиром с

богатой рудой разбирались, когда ее взорвали», - сделал из

стакана глоток, я с ним вместе, - «И поняли конечно, для чего

все», - сделал паузу, - «Так ведь?» - мне оставалось кивнуть

головой, подтвердить, что отдельно взорванная руда, позже