Что было дальше? Третье задание, четвёртое? Тут память уже подводит. Всё в сплошные рабочие будни смешалось.

Болезненно попервоначалу относился к правкам. Ужас какой - из ценного моего текста запятую редактор убрала! А то и не запятую, а прямо целое предложение переделала, ай-яй-яй... Но каждодневный редакционный труд "синдром боязни правки" исцелил быстро. Поменял восприятие. Да делайте вы с текстом что хотите - это же статья, ремесло, обязанность.

Нашлёпал первых ляпов. Куда без них? Возьмёшь да и перепутаешь фамилию какого-нибудь воспитателя детсадовского или победителя шахматных соревнований среди дошкольников. Не знаю, может, где-то кому-то брак с рук сходит, но в провинциальной газете - никогда. "Не то" слово в статье концу света равносильно. Телефонные звонки, крики, обмороки, пыль до потолка. У Сурениной долгое время применительно ко мне приём был: уж извините, - оправдывается перед гневной воспитательницей, - корреспондент молодой, не сориентировался... Я в такие минуты тихо сидел и тихо чувствовал себя умственно отсталым.

Теперь звонки с претензиями принимаю по большей части сам, без посредничества редактора. По-разному принимаю. Бывает, ахать начнёшь: ах, виноват, ах, боже ты мой, да как так получилось, да исправим... Глядишь, и поутихла шокированная воспитательница. А другой раз, если какой чиновник возмущается, что в его речи "модернизацию и реконструкцию" на "ремонт" заменили - в нападение переходишь. Которое - лучшая защита. Журналист обязан текст удобочитаемым сделать, вот.

Научился обходиться без диктофона. И даже без блокнота с ручкой. Дело так было: на очередном задании подсунул диктофон выступающему и сижу себе, ничего не записываю, уверенный, что техника за меня работает. А она, техника, зараза, на паузе. Забыл на запись переключить. Понимаю, что в редакцию приду без ничего. Паника. Потом: спокойно, я же слушал. Надо вспомнить. И вспомнил. Может, не так много, как с расшифровкой, но написал текст. Выкрутился.

Память - она как диктофон работать способна. Долго потом на разные концерты-праздники, с которых длинных речей передавать не нужно, без никаких устройств для записывания ходил. В блокнот писать - и то лень. Да и неудобно, если где-нибудь посреди городской площади стоишь. А так, что потом припомню - то и пишу в статье. Акын печатного слова.

Дальше, правда, разленился и везде стал диктофон таскать. Каждый раз мозги напрягать, запоминать - мозгов не хватит. А с диктофоном вообще внимание отключить можно. В смысле, переключить. Сидишь, например, на совещании - они там себе бубнят, а ты электронную книжку читаешь. Время с пользой проходит. Придёшь в редакцию, слушаешь запись - про что они там?.. Опять помойки со всех сторон? Горожане, свиньи, себе же гадят? Или - трубы все ни к чёрту, того гляди полопаются? На починку дайте нам из области сто тыщ миллионов? Ну да, всё та же история. Наизусть знакомая. Тут хоть и не слушай, а бери один и тот же материал и в нём слова местами переставляй.

Не реже, чем писать статьи, в "Цивилизации" поначалу поручали мне делать расшифровку чужих диктофонных записей. По мнению Сурениной, в этом я проявил завидный талант. Другие над сорокаминутным интервью полдня корпят, а я часа в два укладываюсь.

Опустеет к вечеру редакция - только и останемся я да Суренина. Остальные работники, что творческие, Игорь и второй корреспондент Катя, что технические - дизайнер, корректор, бухгалтер с кассиром - по мере выполнения своих обязанностей уже разбрелись по домам. На полный восьмичасовой рабочий день Суренина их не задерживает. Потому что за зарплату, которую платят в стопроцентно частной и ни от каких спонсоров не зависящей "Цивилизации", задерживать неудобно. Старожилов неудобно. А меня можно. Молодому - не сотруднику даже, а кандидату в сотрудники надо опыта набираться. Вот и сидел, набирался до пяти часов.

Столы у меня и у Сурениной - в одном углу необъятного редакционного помещения. Свет экономии ради - только на этой, "нашей" половине, а на другой потушен. Полумрак.

Слушаешь очередной звуковой файл, запись думского заседания или разглагольствования директора аккумуляторного завода - мол, наше производство всё из себя такое экологически чистое... Стучишь усердно по клавишам. А отвлечёшься на минуту, оглянешься по сторонам - пустота, темнота по углам, рядом, через пару метров - начальство. Блин, да какого ... я здесь делаю? Какой из меня, на фиг, журналист?!

Трудности общения

"Какой из меня, на фиг, журналист?!" - это в первые месяцы было особенно актуально. Настолько, что каждый день газету хотелось бросить, и больше не видеть в глаза. И не в том дело, что не оформляют официально и о зарплате туманно молчат. А в том, что для журналиста уметь общаться с людьми чуть ли не важнее, чем уметь писать. А для меня это - мучение сущее.

Сидишь напротив какой-нибудь начальницы ЗАГСа, задаёшь вопросы и не знаешь, куда глаза деть. То есть, знаешь уже - ей, тётке этой, в лицо смотреть надо. Прямо и заинтересованно. А трудно, не получается, насильно себя заставляешь. Кажется, что угодно бы делал, сто страниц текста выдал бы на-гора, только бы не торчать эти семь минут, или десять, или пятнадцать тет-а-тет со всеми этими начальниками, специалистами, директорами и замдиректорами, врачами, учителями, психологами, бегунами и боксёрами, прокурорами и следователями, чиновниками и депутатами, заслуженными работниками, победителями конкурсов и прочими, прочими, легион имя им.

Ещё такое было: открывают тренировочную комнату для инвалидов. Не помню, как она официально называется, но суть такая, что разные ходунки там, держалки, кухонные приспособления, и больные люди с помощью всего этого учатся передвигаться, домашние дела делать. Начальникам городской соцзащиты, естественно, надо лишний раз засветиться. Зовут газету. Зовут разных других начальников. И своих подопечных. Все набиваются в эту комнату, не слишком просторную. Начальники произносят речи. Инвалиды благодарят. Газета должна освещать.

Я среди этого безобразия не знаю, куда деться. Рядом с больными людьми чувствую себя непростительно здоровым. От начальничьей показухи подташнивает. Хочется, чтобы поскорее закончилось мероприятие.

В обратную дорогу, в редакцию, оба с Игорем отправляемся кислые. Он тоже не в восторге. Не любит такое снимать. Но по мне, видимо, особенно заметно, с каким трудом торжественное открытие пережил. Игорь старается подбодрить: мол, поувереннее давай. Прямым текстом жаловаться, что нету её, уверенности, мне стыдно. Бурчу в ответ что-то невнятное. Но Игорь всё понимает, поучать не пытается. Зачем? Пройдёт время - оно и научит.