Шрифт:
– Э, да врет она все, старая штундарка! – крикнул кто-то в задних рядах. – Куда ее Павлу
деваться? Загулял, что ли? Пихай в дом, ребята.
Ульяна защелкнула за собой дверь и стала впереди в выжидательной позе.
Но никто не пошевельнулся.
– Не загулял он. Не таковский он, чтобы загулять. В город поехал, по делу.
– Врешь, старая, чего он в городе не видал? В клети небось сидит и зубами стучит от
страху! – потешался дружко.
– Бесстыжий ты человек! – сказала ему Ульяна. – Лукьяна-пасечника, что намедни
заковали и в тюрьму увезли за то, что Богу служил он по правде и совести и никого в жизни не
обидел, а было от него всякому доброе слово и совет, – вот его и поехал проведать Павел и
помочь с добрыми людьми, потому ему беда какая-то приключилась. Вот почто Павел в город
уехал. Может, ему там самому несдобровать от начальства, а все бросил и поехал брата по
Христу вызволять. А пока он там на добром деле тружается, своих бросивши, вы что делать
собрались? А?
Ульяна недаром была штундистской проповедницей. Она умела говорить складно и
внушительно.
Хмель у толпы как рукой сняло. Все стояли понурив головы.
– А еще христиане называетесь, – продолжала старуха, смягченная их видимым конфузом.
– В праздник божий вместо молитвы и доброго дела перепились и вот что надумали! Коли
людей не стыдитесь, так Бога бы побоялись, вот что!
Она повернулась к ним спиной и скрылась в доме. Толпа несколько минут стояла
неподвижно. Всем было стыдно смотреть друг другу в лицо.
– А все это ты, юла поганая, надумал, – сказал Панас, обращаясь к дружку, и, чтоб на чем-
нибудь сорвать досаду, отвесил ему затрещину.
– Я, я? А кто повел? – огрызался дружко почесывая за ухом.
Все пошли назад. На этот раз вразброд, и дорогой никому не было охоты петь песни.
Глава XII
Вернувшись в город, Паисий на следующее же утро пошел с докладом к архиерею,
которому он доложил, что положение дел в Маковеевке найдено было им в самом плачевном
состоянии; что ересь, не встречая противодействия ни в местном православном населении, ни в
духовенстве, пустила корни глубже, чем можно было ожидать, и грозила быстрым
распространением, но что главный распространитель лжеучения им арестован, и он надеется,
что благодаря его советам и наставлениям будут приняты меры, которые поведут к скорому
искоренению заразы в этой местности.
– А что, тот, другой, иконоборец, что на ярмарке икону изрубил, тоже привезен? –
прошамкал преосвященный.
– Степан Васильев? Как же! привезен и сидит уже в остроге. Оба они будут по одному делу.
– Так, так, – соглашался преосвященный. – Этакие исступленные!
Для предварительного следствия по делу о распространении штунды в епархии и для
изыскания средств к прекращению ереси архиерей назначил консисторскую комиссию,
председателем и душою которой был Паисий. Хотя молодой попик и знал лучше всякого
другого, что Лукьян был из числа "безусловно нераскаянных", однако из ехидного расчета он
сам предложил на предварительном заседании комиссии сначала в виде опыта подействовать на
штундистского проповедника увещанием и кротостью.
Решено было поручить увещание самому Паисию.
Паисий отправился в острог для собеседования с обоими штундистами. Но он не выдержал
на первых же порах своей отеческой роли.
Дело в том, что и Степан, иконоторговец, которого привезли в острог первым, а за ним
Лукьян, своим смирным поведением и набожностью успели настолько расположить к себе
сторожей, что им делались некоторые послабления. В день прихода Паисия их вывели гулять
вместе. Паисий застал их обоих на дворе, разгуливающих между двумя сторожами.
При виде такого снисхождения к заклятым врагам церкви и Бога Паисий распалился
гневом, распушил сторожей, вызвал смотрителя, грозил донести на него губернатору и едва
успокоился, когда тот тут же сменил коридорного и велел немедленно развести арестантов.
После такой сцены было уже не с руки приступать к кротким увещаниям, и Паисий ушел,