Шрифт:
каждый верующий по примеру первых времен. Он признал, что сам крестил детей и заключал
браки и за братской трапезой преломлял хлеб и подавал вино.
На вопрос о святых ответил без обиняков:
– Были такие же люди, как и мы, только праведные.
– Как? И апостолы такие же, как ты вот с этим Степаном? – сказал насмешливо Паисий.
Лукьян не смутился.
– Апостолы, – сказал он, – Христа видели и слово его слышали, и потому о вере нам
свидетельствуют, точно на небо сами восходили. А были они такие же люди, как и мы.
Паисий кивнул головой. Этого было достаточно, чтобы "упечь" Лукьяна, куда ему
вздумается.
– Запиши, брат Парфений, – сказал он секретарю.
– Ну, апостол, – весело сказал он, обращаясь снова к Лукьяну, – а как ты насчет епископов
и митрополитов и святейшего синода полагаешь? Все, чай, по-твоему, волки, а не пастыри?
Лукьян ничего не ответил и отвернулся в сторону. Паисий повторил вопрос в более
приличной форме.
– Если ты полагаешь, что простой мирянин может за попа быть, то объясни, как насчет
епископов. Должен быть старший над попами, как на небе над ангелами есть архангелы и над
архангелами архистратиг?
– "Все ли апостолы? Все ли пророки? Все ли учители?"
Ответ этот был тоже записан.
Допрос продолжался по всем семнадцати пунктам. Паисий пытался спорить. Но Лукьян
сыпал текстами, зная на память весь Новый Завет и добрую часть Библии. Когда же Паисий
ссылался на постановления соборов, то Лукьян отклонял его доводы заявлением, что соборам не
верит: зачем толкования, когда прямое слово Божие перед глазами у всех?
– Вот ты святителям и отцам церкви не веришь, – с досадой сказал Паисий, – а немцам
веришь. Ведь все, что ты тут молол, это ты не от своего ума. Все от немцев перенял. Нашел на
кого променять матерь свою, церковь православную!
– Кому матерь, а кому и мачеха, – сказал Лукьян.- Отчего же и у немцев не поучиться? Не
от себя это немцы выдумали, а из Писания. А кто бы ни указал первый правду, коли уж ее
увидел, – потом темноты на себя не напустишь снова.
– Так ты упорствуешь в своем еретичестве? – сказал Паисий. – В последний раз говорю
тебе: одумайся и покаянием загладь свой грех. Я буду хлопотать за тебя перед преосвященным.
Не то, попомнишь мое слово, худо будет.
– Богу надлежит повиноваться прежде человеков, – сказал Лукьян.
– Оставь ты Бога в покое: не Богу, а отцу твоему, дьяволу, ты служишь и повинуешься.
Сторожа, – крикнул Паисий, – уведите его прочь.
Дальше продолжать допрос было бесполезно. Лукьяна увели, а комиссия осталась
составлять доклад преосвященному.
Глава XIII
Лукьяна помещали в секретной камере, отдельно от всех остальных арестантов, во
избежание возможного соблазна и нередкого в тюремной практике совращения арестантов
заключенными сектантами. В том же коридоре через две двери сидел Степан. Они не могли
переговариваться, но они проходили мимо дверей друг друга и, если сторож был не строгий,
могли переглядываться.
Здание К-ского тюремного замка состояло из обширного двухэтажного квадратного
корпуса с несколькими пристройками для служащих и кухней, сообщавшейся с главным
корпусом крытым коридором. Все постройки стояли посередине обширного двора, окруженного
высокой толстой стеной, доходившей до половины второго этажа. Из нижних камер ничего не
было видно, кроме этой стены да клочка неба. Но из окон верхнего этажа было видно поле и
предместье, близ которого острог был построен.
Секретные Камеры для одиночных арестантов были расположены для безопасности в
верхнем этаже, над помещением острожного караула, во избежание возможности подкопа.
В одну из них посадили Лукьяна в первый день его приезда. Это была маленькая,
чрезвычайно грязная, но довольно светлая и сухая клетка, шага в три шириною и шагов пять в
глубину, с деревянной полкой, прибитой к стене вместо кровати, и неизбежной смрадной
парашкой: довольно гнусное помещение для такого чистоплотного человека, как Лукьян, но все