– Да так, должок вернуть. Захотелось мне развеяться, дать одному мерзавцу в морду. К делу это не относится, раз ты говоришь, что я чист. Будем считать, я приехал сюда подышать средиземноморским воздухом и посидеть в кафе.

– Ладно, - неожиданно легко согласился Учредитель.
– Хватит заниматься тем, что не относится к делу. Немедленно возвращайся. До встречи с Циммерманом покидать космопорт я тебе запрещаю. Знакомься с материалами по делу, новости будешь получать, как и раньше, прямо в личный сектор данных. Связь через любой терминал. За сутки до прибытия Циммермана тебе будет отправлено извещение, тогда же получишь новые директивы. Всё.

– Я хотел бы узнать...

– Сказал, всё. Время кончается, я сейчас освобожу ретранслятор. Тридцать секунд тебе, чтоб исчезнуть из поля зрения, - благодушно пропыхтел толстяк.

Игрец вскочил, скрипнули по камням террасы ножки кресла. Человек-будда взялся за пустую чашечку одной рукой, за блюдце другой. 'Из поля зрения это туда, - подумал Игрец.
– За углом не увидит'. Заворачивая за угол, не выдержал, оглянулся. Человек-будда так рассматривал чашечку, точно не мог понять, как получилось, что кончился кофе. Блюдце при этом держал под чашкой, чтобы невзначай не испачкать драгоценный костюм.

***

Чего бояться пассажиру в капсуле 'Интерпайп'? Человечья тушка мягко, надёжно упакована в кокон, схвачена - никуда ей из гравитационной трубки не деться. У капсульной нимфы ангельский голос, она предупредительна: с отменной вежливостью спросила Владимира Ивановича, куда бы он теперь хотел отправиться. Игрец что-то ответил. Себя не помнил, вышло из повиновения тело. Увидел, как заполняется столбиками ртути проволочная надпись 'Интрепайп', и тут его накрыло. Почудилось - в капсуле щупальца, точно как тогда, на Терране, когда головоногий оседлал 'Электру'.

– Владимир Иванович!
– услышал Игрец. Мужской голос. Не капсульная нимфа позвала, а...

– Это я сам, - сказал Игрец. Услышал: 'Это я сам'. Голос показался чужим. Покрытое испариной тело - тоже. Чужая рука, тяжёлая, как мешок с песком, тёрла мокрый чужой лоб и онемевшие... 'Щеки чужими кажутся, как с перепою. Это я сам, никого со мной нет. Я один. И раз... Что? Что за чушь лезет из памяти?! Я один, и разбитое зеркало. Был чёрный человек, потом разбитое зеркало. Нет, ничего этого не было. Галлюцинация, фантомная память. В капсуле никого, кроме меня, бездари, нет. Чудовище там осталось, в халкидской башне, меня не заметило. Спокойно, Швец. До галлюцинаций допился? Никогда такого не было даже с перепоя, чтобы мерещились щупальца. Да и что я такого выпил-то? Пинта пива, два скотча. Стакан вина ещё. Капли, божья роса. Роса?.. Блестит на крапиве. Я стою у дороги, прислонившись к иве... Что там дальше? Не помню, провал. И вдали за рекой, видно, за опушкой, сонный сторож стучит мёртвой колотушкой. Сонный сторож. Колотуш... Я знаю, что это. Это не галлюцинации, просто лезут из памяти мои мертвецы. К дьяволу их, надо отвлечься'. Он рванул ворот, ожидая, что с треском отлетит от рубахи пуговица. Треск вышел какой-то странный, пуговиц не было, да и не рубаха оказалась - комбинезон. С треском расстегнулась застёжка.

– Ксюш!
– жалобно позвал он.

– Вы называли меня Электрой, - напомнила капсульная нимфа. Что-то ещё участливо говорила, как милосердная сестра, а он силился вспомнить. Тянулся трясущейся рукой к синему окош... Не окошко оказалось, пальцы прошли сквозь. Терминал, холодно подсказал кто-то. Голос опять незнакомый. Обман, кругом сплошной обман. Я обманывать себя не стану, залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я...

– Ожидаемая рифма!
– чужим голосом сказал Игрец.
– Это всё мои мертвецы. Как жернова висят на шее, душат. Почему? Ведь... не злодей я и не грабил лесом, не расстреливал несчастных по темницам!

– Ну да, как же. Не расстреливал. За милую душу, пачками. Кропил снег красненьким, - вставил красноносый отвратный тип. Пётр Иванович Уксусов-Рататуй.

– Нет!
– скулил он, давясь словами.
– Я всего лишь... озорной гуляка по всему тверскому околотку, в переулке каждая...

– Собака, - холодно подсказал Уксусов-Рататуй.
– Ожидаемая рифма. Собака-гуляка.

Собачий загривок, удар, хруст хрящей. Перелом основания черепа. Лёгкая смерть. Челюсть дёрнулась, течёт с собачьей губы на белую ковровую шерсть розовая струйка. Кропил снег красненьким, подсказал Рататуй. И нараспев, издевательски:

– Для зверей приятель ты хороший...

Пшёл, подумал он. Пшёл к чёрту, злобный клоун. Убивал я только по необходимости. Я профессионал, понятно? Цатмелх. Жнец. Средь... кого?.. я дружбы не имею, я другому покорился царству. Каждому здесь... кобелю!.. на шею я готов отдать мой лучший... 'Галстук', - выскочила рифма. Он схватился за слово, как за верёвку. Мокрую шею ощупал. Нет никакого галстука, рубахи нет. Пеньковый галстук, деревянный костюм. Подвесят тебя, Владимир Иванович, за шею, если не соберёшь мозговое желе в кучу. Это не с перепою галлюцинации, это не похмелье и не сон. Тело не слушается. Тоже захотел - ментальный контроль над кем-то. Управься с самим собой для начала. Убил пса, эка важность. Оглушил хозяина. Инцидент исчерпан, концы в воду. Правильно сделал, что не решился установить контроль. Молодец, что не тронул ментальные щупальца. 'Не сглотни я нейростимулятор... Тихо, Владимир Иванович, только не вслух. Незачем нимфе знать. Не разболтал ли я чего-нибудь в беспамятстве? Капсула подключена к сети. 'Интермедиа' - и есть тот монстр, которого я не тронул. Панический приступ в капсуле неспроста. Терминал, конечно, не ментальное щупальце, но... По дороге туда я опасности не замечал, потому что без нейростимулятора волновые способности аховые. Потом я принял наркотик, поэтому... Ага, вот в чём дело. Панический приступ - не похмелье. Естественная реакция организма. Смотри, Владимир Иванович, втянешься, что потом делать будешь, когда кончатся таблетки? Соберись.

Игрец, насколько возможно, отрешился от тела. Взвесил, переосмыслил последние события, заново связал их в цепочку - осторожно, без переживаний, как бы со стороны. Снова взял тело под контроль, приказал: теперь спать. Проснулся, когда капсула прошла последний стык - 'Евразия II Лунный'.

***

Над громадой космопорта в полнеба полыхало зарево - угасал день. Игрец поёжился - зябко. От стрижиного скрипа поджимались уши. Очутившись под открытым небом, сидеть в сквере перехотел. Думал: стоит вылезти из капсулы - страхи отступят, но нет. Тело слушалось всё хуже; ощущение такое... Какое? Ответ пришёл из памяти Жнеца. Так же плохо было, когда охотился в теле безымянного хладнокровного пресмыкальца. Безногого, безрукого, полуслепого ползуна с прекрасным слухом. Так же, как тот ползун, Игрец ёжился всем телом от охватившего, осязаемого холода и точно так же всем существом стремился... Куда? Как болотная змея, протискивался к цели сквозь вязкий враждебный мир, заполненный... Чем?