Ветеран роты. Дольше меня только ротный в этой Шурочке. Даже последний его Бульдог слёг в госпиталь - воспаление лёгких схватил. Бывает же. Ещё и помрёт без боя. Обидно. А что, сейчас воспаление лёгких - смертельная болезнь. Антибиотиков-то - ещё нет.

Получаю свою порцию. Чуть большую, чем у остальных. Я - не при чём. Просто, все видели, что я убил поварёнка. Причины моей нелюбви к поварам солдатский телеграф при передаче "потерял", а вот сам факт - исправно переходит от одного повара к другому. Вот и насыпает мне всякий повар полный ковш. И никто не возмущается. Я ещё и прибалта угробил за винтовку, с которой теперь хожу. И всё мне - как с гуся вода. Так думают штрафники. И правильно. Я - форменный душегуб. Мне - что немцев, что наших. Живодёр. И держаться от меня - подальше. Лишнего слова не скажут. Устраивает. Я от трескотни Лошади ещё не отошёл.

На пояснице у меня маленькая скатка толстого войлока. Расправляю, сажусь - такое вот у меня мобильное кресло всегда с собой. Опять - завистливые взгляды. Что завидовать - возьми и сделай. Чем в карты рубиться на сахар. Сахар - ценность. Потому - местная валюта. Его не едят. На нём - идёт мен. Шила на мыло.

Ем, пока не остыло. Надо, чтобы пища уложилась. Да - вздремнуть слегка. Помедитировать. Перед боем - полезно. Надо успокоиться, обрести душевный покой. Попытаться поймать ту внутреннюю мелодию, когда на душе становиться легко, спокойно и чисто. Когда всё становиться предельно простым и понятным. Когда нет никаких чувств. Никаких мыслей. Только - покой. А из него - сила.

Меня не трогают. Я уже говорил - почему.

Где-то на глубине сознания проходит артподготовка. На автомате собираюсь, "кухонные" и "комфортные" предметы - на места "их постоянной дислокации". Руки сами ощупывают винтовку, нож, гранаты, магазины. Ничего в душе не шелохнулось - всё в порядке.

Открываю глаза. Рота уже ушла вперёд. Густой лес разрывов прямо перед глазами. Мне - туда. Иду. Вижу, мне машут, чтобы я пригнулся. Нервничают. Рано ещё. Не долетит сюда. И копчик - молчит. Чтоб не нервничали соратники, пригибаюсь, ноги переходят на заячий шаг - неровный, неравномерный, но плавный, экономный. Это меня "грушники" научили.

Перескакиваю через окопы, перебежками двигаюсь вперёд. В спину - крики. Кричите, кричите. Копчик - только слегка ноет. А вот когда наши пушкари отработают - тогда выть будет. Есть, конечно, риск, что меня накроет шальным снарядом. Что ж теперь? Война.

Чую, как рота поднимается и бежит за мной. А впереди - катится сплошная стена взлетающей в небо земли. Артобстрел не может быть длинным. Нет тут рядом железной дороги. На полуторках - не навозишься. Ну, вот!

– Ура!
– кричу, выпрямляюсь и бегу в полный рост и со всей скоростью, какую могу выдать на этой лунной поверхности в этих ватных штанах, утянутых белыми маскштанами. Мне надо выиграть дистанцию. Пока немцы не повылезали из своих нор. Потом - страшнее будет.

Укол в копчик. Падаю, перекатываюсь. Не слышу - свистят пули или нет. В ушах - два кило ваты после артподготовки.

Ползу в воронку. Есть. Только скатился, на меня, с матами - два тела. Барахтаемся втроём. Разобрались - где-чьи ноги-руки. Наконец.

– Ты совсем безумен, Дед!
– кричит мне боец из нового пополнения. Глаза его горят лихорадочным огнём. Горячка боя, жар адреналина. Это и хорошо, и плохо. Адреналин выжигает страх и болевой шок, но и из головы вышибает критический взгляд и логику. К адреналину надо привыкать. Плохая привычка. Как наркотическая зависимость.

– В век безумия иди за психом!
– кричу ему в ответ.

Смеются, толкают меня в плечо. Один из них пытается выглянуть. Не останавливаю - вдруг - везучий? Везучий. Успевает спрятаться.

Растеряны. Жду. Сколько бы я "пас" потенциально опасное место, когда рядом столько же других опасных мест? Жду.

Толкаю этого крикливого, показываю - куда бечь, оттопыриваю пальцы, сгруппировываюсь, загибаю пальцы один за другим, вскакиваю, бегу. Пока бежал прошлый раз, к этой воронке, я уже наметил себе пунктирный путь. Падаю в следующее укрытие. Эти двое - рядом. Они мне - помеха. Три бойца - более приоритетная цель, чем один. Но, не посылать же их? Война - командный вид спорта. Может и сгодятся на что.

Не высовывая головы, протягиваю руку, хватаю за ремень менее удачного бойца, что лежал перед воронкой, тяну к себе. Подтянул, нащёпал шею - пульса нет. Жаль. Тогда, будешь бруствером. Выглядываю. Вот - они! Сверкает гвоздикой пулемёт. Лицо под горшком шлема в окантовке какого-то платка. Второй номер - спиной к нам, полулёжа направляет ленту в питатель. Неспешно выставляю винтовку, ложу ствол на откинутую руку бойца, вижу, что пальцы его ещё подрагивают. А пульса нет. Прочь из головы! Грудь и голова пулемётчика целиком в прицеле. У меня - одиночный огонь. 1 раз нажал на спуск - 1 выстрел. Винтовка автоматическая. Стреляю, одиночными, как из пулемёта. И зря. Только первая пуля попадает. И то - в руку. Остальные две - вообще чёрте-где! Отдача - адская. Винтовка подпрыгивает и лягается, как кобыла. Не надо так часто стрелять. Надо "досводиться".

Но, это мысли - уже на бегу. Пока пулемётчик занят мыслями о своей пробитой руке, бегу дальше. Падаю, выглядываю, если по мне не стреляют, стреляю. Опять бегу. Эти двое - за мной, как привязанные. И бежать за мной - страшно. Больно уж рисково я действую - со стороны. А остаться без меня - ещё страшнее. Видят же, что есть у меня какой-то расчёт, какой-то такт.

– Как?
– задыхаясь, прокричал один из хвостиков.

– Сколько воюешь?

– Четвёртый бой.

– Полтора года. Выживешь - поймёшь, - прокричал ему.