Он меня не слышит. Воет на одной ноте, зажмурившись. Молодой совсем. Испугался. Бывает. Вижу у него за ремнём гранату. Забираю. Он не то, что не против - не заметил даже. И дело не в том, что он еврей. При чём тут генетика вообще? Да и плохой он еврей. Такой еврей - уже не еврей. Если сидит сейчас под огнём, ревёт, потерянный, но не в тылу же. Не на складе, не в хлеборезах, не в охране стратегически важного сортира в Свердловской области, а в штрафниках, да ещё и в первых рядах! Какой он еврей? Видно, что парень вообще не особо бывал в боях. А в такой передряге - вообще не приходилось. Когда пули идут сплошным роем, со всех сторон - пальба, пулемёты немцев - задавили. Вот и свернулась для него реальность не то что, в овчинку - в овечий шоколадный глаз размером стал для него мир! Если выживет, в следующий раз уже спокойнее воспримет. Увидит, что пули не идут сплошным потоком, что есть просеки, просветы. Что можно выглянуть, стрельнуть и даже - пройти. Я же - прошёл. Так для меня это - не то чтобы первый бой, даже не первый - смертельный. Работа у меня такая. Опасная, но - привычная. Выживет - поймёт - сможет. Удачи, пархатый!

Пихаю гранату в карман штанов, перекатываюсь через левый бок, выглядываю у самой земли. В мою сторону смотрит кончик ствола с мушкой прицела из пробоины в кирпичной кладке. Убираю голову, тут же пуля звонко шлёпает по земле, выбивая ком мерзлой утрамбованной площадки мехдвора.

Слышу рокот Дягтеря. К нему присоединяется заливистый Максим. Сквозь их дуэт слышу матёрный рэп ротного. Опять выглядываю - ствола нет, зато рядом с пробоиной много свежих рытвин, наковырянных пулями.

Подбрасываю тело, толкаюсь ногами, поскальзываюсь, падаю больно грудью и лицом на обломок стены - руки заняты винтовкой и гранатами. Опять поднимаюсь, опять буксую, но в этот раз - бегу. Прямо вперёд. На целых 5 метров! И падаю за искорёженным мехплугом. Тут же по нему - пули. С визгом, искрами. Что того плуга? Ажурная конструкция из перегнутых взрывом железяк! Боюсь дышать, жду обжигающей боли. Нет ничего. Я, мать её, счастливчик!

Вскакиваю, два пряжка по диагонали прямо-налево, лечу вперёд - в полёте - ещё полтора метра. Плюхаюсь на живот. Вся эта металлическая амуниция в разгрузке больно впивается в рёбра. А если бы не заговор Витязя из сна? Ребра - на куски?

Когда прояснилось в глазах, увидел, что кирпичная кладка стены уже нависает надо мной. Ползу. Поднимаю корпус. Сажусь спиной к стене. Перевожу дух, улыбаюсь. Ротный, а я - дошёл!

Прямо над головой звонкий выстрел. Вскидываю голову. Винтовка. Хватаюсь за цевьё, дёргаю наружу. Не проходит, застряла. Резко дёргаю вниз.

Я! Я! Я сломал винтовку! Деревянное ложе - лопнуло, ствол - загнулся. Вот силы мне пришелец накачал!

Толкаю винтовку назад, освобождая дыру, туда же пропихаваю гранату, падаю, перекатываюсь. Вот ещё дырка. И туда - гранату. После сдвоенного взрыва, поднимаюсь на колено, смотрю на стену - где у вас тут технологические отверстия - гранато-приёмники? А? Вау-вау-вау! Дырчатый кожух газонокосилки МГ. Жаль, прямо, калечить его. Хватаюсь за кожух, дёргаю наружу. Если он на станке - дохлый номер! Рука - пылает болью - ожог. Но, пулемёт вылетает, как пробка из шампанского. За ней - две руки и голова пулемётчика. Бью гранатой ему по шее за срезом каски и эту же гранату скатываю ему по спине за стену. Падаю. Взрыв. Немец-пулемётчик падает на меня, густая красная жижа с его ног льёт на меня, пачкая мои штаны.

Рука - горит. Зачем я ещё держу пулемёт? Отпускаю. Оглядываюсь - моя авто-винтовка - там. Бесконечно далеко. В двух шагах.

К ногам падает граната на длинной ручке. Ледяной ветер пробегает по позвоночнику, разряд бьёт из копчика. Хватаю немца, переворачиваю его на гранату, падаю сверху. А куда? Пнуть гранату в бегущих с разинутыми ртами штрафников? Схватить её и закинуть обратно? В руках рванёт.

Взрыв подкидывает меня. Ничего не вижу. В ушах - сплошной звон и грохот морского прибоя. Где верх, где низ? Не знаю! Ничего не понимаю! Но, я думаю. Я жив.

Не чувствую ни рук, ни ног. Дышать даже не могу. Попаду я на стол к тому интерну-трезвеннику! Чую, что меня переворачивают. Что-то льётся на лицо. Пальцами открывают мне глаза и рот.

Ротный! Сука, как же я рад видеть твою мерзкую рожу! В горло мне льётся огонь. Спирт! Ошалел? Дёргаюсь, вижу, что моя рука бьёт по фляге. Рука - работает. Я её - не чувствую, но она работает. Ротный что-то кричит, рот разевает, как рыба, но через грохот прибоя я его - не слышу.

Поднимает меня за шиворот, тащит. Прислоняет. Догадываюсь, что к стене. Хватает пулемёт, суёт его в бывшее окно мехмастерских, трясётся, наверное - стреляет, рот разевает, кривит губы. Чуб его мандражирует на лбу, выбившийся из подшлемника. Гильзы летят.

Смотрю на свои ноги. Всё - в чёрной крови. Сгибаю ноги в коленях. Работают! Они - мои. Не чувствую совсем ничего, от слова - вообще, но - работают. Ни ног не чувствую, ни боли. Не знаю даже - ранен я или нет. Весь в крови, как из ведра облили. Вся моя одежда - окончательно испорчена. Мало, кровью пропитана - вся изорвана пулями и взрывом. Шарю руками - без толку. Рук - тоже не чувствую. Поворачиваюсь. Тошнит. Из меня вылетает остатки пайка обеденного. Встаю на четвереньки на чужих конечностях, так, по-коровьи и ползу к своей винтовке. И падаю на неё. Ротный, что же ты натворил! Я же - пьяный теперь!

Темнота.

***

– Дед, одевайся. Спишь? Хорош спать! Освобождай место. Раненным. Симулянт!
– скрипит до тошноты знакомый голос. Ротный. Рвотный. Я скоро тебя ненавидеть буду, как Громозеку.

Открываю глаза. Боль. Всё болит. Значит - живой. Стонаю.

– Вот только не надо! Мы тебя, буйвола, сюда бегом чуть не всей ротой волокли, а оказалось - ни царапины! Симулянт!

– Я тоже рад тебя видеть, - говорю я в эту двоящуюся морду.

– Вот ещё!
– фыркает он. И показывает мне ладонь, - сколько пальцев?