Удивлённо смотрит прямо на меня. Видит меня. Бывает. Не один я - видящий, как кошка. Выпускает из руки топор. Боевитый паренёк.

– Мы - русские, - сообщаю ему.

Всхлипывает. Слёзы. Подхожу, обнимаю. Сначала - упирается, но через несколько секунд - прижимается, вдавливая всё своё тщедушное тельце в меня.

– Ты давно тут?
– спрашиваю, поднимая его голову за подбородок.

Кивает.

– Родители где?

Вырывается, проходит два шага, показывает на взрыхлённую землю.

– Это твой дом?
– доходит до меня.

Кивает.

– Блин, как же ты выживаешь тут?
– не выдержал я, удивился в голос.

Парень весь сжался, как от испуга, юркой кошкой стал носиться по подвалу, мимо бойцов, с удивлёнными - невидящими глазами, законопачивая лаз входа, что я "вскрыл". Потом показал, что чиркает пальцами по кулаку. Даю ему коробок спичек. Он поджигает лампу-керосинку. Сразу - ослеп. После абсолютной темноты даже такой скудный свет - как ксеноновая лампа дальнего света. Проморгался.

– Ты что - немой?
– спрашивает Киркин, протягивая парню плитку галеты.

Мальчишка молча хватает, жадно начинает есть. Проглотив галету, смотрит на нас, выжидая. Видя - продолжения - нет, опять ныряет в свой "шалаш", достаёт кусок запечённой глины, разламывает. Протягивает мне. Сдерживаю тошноту - парень запёк крысу. Выбиваю крысу из его рук, из кармана достаю пачку галет:

– Тебе не придётся это больше есть. Бери. Всё - твоё. Не спеши.

Смотрим, как он жадно ест.

– Зверёныш, - бросает один из бойцов. Шикаем на него.

Киркин показывает бойцу на костерище и сложенные дрова. Парень яро машет руками. Жестами объясняет. С трудом, но поняли - пока не светает и не начнётся пальба - огонь лучше не разводить. Дым. Запах дыма.

– Немцы сюда заходят?

Мотает головой. Показывает на бомбу.

– Ты родился немым?

Мотает головой.

– Когда онемел?

Показывает на бомбу. На холмик в углу. Разводит руками, показывает, как падал дом, как он тащил родителей, плачет.

– Сколько тебе лет?

Показывает 9 пальцев. А выглядит - на 6-7.

– В школе учился? Читать умеешь?
– спрашивает Киркин.

Кивает.

– Это место знаешь?

Киркин разворачивает карту. Показывает. Парень долго смотрит, водит пальцем по полосам бывших улиц, шевеля губами, беззвучно читает, находит на карте свой дом, замирает. Потом тыкает в нужное место, кивает.

– Нам туда надо.

Мотает головой. Показывает, что там много немцев. Пулемёты.

– Нам всё одно - надо, - отвечает Киркин, складывая и убирая карту.

А парень - молодец. Карту "читает". Оказывается, это - большое достоинство. Вот тебе и зверёныш. Маугли.

– Я буду звать тебя Маугли, - шепчу я запомнившуюся фразу из мультика, - человеческий детёныш.

Парень смотрит на меня выжидательно. Вздохнул, достал плитку трофейного шоколада, что мне перепала перед выходом от расщедрившегося ротного. Маугли шоколад - взял. Но - тянет автомат. Показывая - "мне, мне".

– По губе, - отвечаю ему, - с немцами воевать - мы будем. Ты можешь - помочь. Поможешь?

Кивает. Шоколад - возвращает. Вот это да! Не любит? Быть такого не может.

Снаружи - взрыв. Вместо - доброго утра! Как всегда на войне - день начался стрельбой. Значит - надо спать. У разведки - всё наоборот. Когда все спят - мы работаем. Когда все воюют - мы спим. Но, сначала - пожрать. На слабом огне греем тушёнку. Заедаем с галетами. Маугли трескает за двоих. И всё равно смотрит на запечённую крысу. Чтобы соблазна не было - раздавливаю её ногой. Вздыхает с сожалением.

Засыпая, чувствую, как в кольцо моих рук ввинчивается тщедушное тельце. Вот, появился у меня питомец. Именно ко мне влез. Нас шестеро. Почему я-то? Теперь, ещё и о нём заботиться. Мы в ответе за тех, кого приручили. Детёныш. Маугли. Обнимаю его в полудрёме, прижимаю к себе, как сына. Как же я соскучился!

***

Теперь поводырей у отряда двое - я и Маугли. Как волчонок, он чует опасность, чует людей. Даже раньше меня. Так же, как волчонок, нюхает воздух, прежде чем покинуть очередное укрытие и выбраться на открытое место.

Вот и нужный квадрат. Ближе - не подойти. Жизнь у штаба не затихает и ночью. Патрули, дозоры, секреты. Маугли категорически отказывается вести дальше. показывает на столбы виселиц, где уже висят замёрзшие тела. Вижу - четыре таких места казни. И только одно тело в гимнастёрке и галифе, судорожно протянуло босые ноги. Остальные - гражданские. Одно тело - в платье. На груди - таблички.