– Софин. Почему я?

– Тебя предсказал оракул.

Ну конечно, местный эквивалент Ванги. И как я сама не догадалась, что без оракулов не обойтись.

– А почему он предсказал именно меня?

– Потому что он все знает.

– Что все?

– Все во всех мирах. Ответы на все вопросы. Я пришел к нему с вопросом, а он показал мне тебя. Это было год назад. Тогда я не поверил, что ты и есть мой ответ на вопрос. Теперь верю.

– И что же ты такого спросил?
– сарказм скрыть мне не удалось. Он не ответил.

– Ладно, но почему я?

– Не веришь.

– А ты от темы не уходи. Так почему? Я к тому, что ты уверен, что не ошибся кандидатурой?

Он мягко развернул меня за плечи к себе лицом. Это было не очень хорошо, потому что от его близости мой мозг начинал расплавляться, и я легко теряла нить разговора.

– Уверен.

Он попытался меня поцеловать, но я вывернулась и смущенно уставилась на море. Щеки пылали.

– Тут очень красиво.

– Почему нет?
– спросил он несколько растерянно. Снова ложа руки на плечи, чуть сжимая и поглаживая.

– Потому что я тебя плохо знаю. И вообще едва ли понимаю, что тут творится. И... мне нужно время. И желательно спокойная обстановка, родная, домашняя. Понимаешь? И я скучаю по родителям и очень за них переживаю.

Я повернулась, и, смотря глаза в глаза жалостно, насколько могла, попросила:

– Отпусти меня домой. Пожалуйста.

– Я не могу.

– Можешь. Ты все можешь. А я очень хочу домой.

Он погладил меня по щеке. В его безумно красивы глазах (которые были так близко) читалось нечто похожее на сочувствие.

– Ты привыкнешь. Тебе тут понравится.

– Но я хочу домой. Мои близкие ищут меня, они страдают. А если бы пропал твой ребёнок? Что бы ты чувствовал? У тебя есть дети?

– Детей нет. Я не могу отпустить тебя. И хочу, чтобы ты начала мне доверять. Я чувствую твой страх и понимаю его - ты в совершенно незнакомом месте с совершенно непонятной и чуждой тебе культурой. Но ты привыкнешь, только попробуй. Доверяй мне.

Он взял меня за руку, но я её отняла.

– О доверии не просят. Докажи что я могу тебе доверять - отпусти меня домой, и, может быть, я вернусь. Приму твою религию...

– Это исключено, - как можно мягче перебил меня Софин.

Я отошла от него. Море вдруг перестало вдохновлять, ветер уже не был таким приятным, а солнце не радовало. Затылком я чувствовала его тяжёлый взгляд.

Он начал говорить. И его низкий голос обволакивал меня как горячий мед холодную хрустальную вазу. Он рассказывал легенду о чудовище, издревле обитавшем в этом море, о людях, уходивших в море со снаряженными оружием кораблями, чтобы отомстить за смерть товарищей, и не возвращались, и о многом другом. Он говорил недолго, но успел сказать удивительно много. А я оттаяла и даже забыла о нашем неприятном разговоре.

И к моему облегчению (к которому очень некстати примешивалось разочарование) Софин больше не пытался меня приобнять или поцеловать. Лишь изредка, как истинный джентльмен, подавал руку на винтовых лестницах и резких поворотах. И каждый раз от его прикосновений у меня подгибались ноги. Так что ощутимая поддержка отнюдь не была формальностью.

Люди, встречавшиеся нам на пути, кланялись ему, желали много хорошего (чего только не желали - и незаходящего солнца, и гладкого камня под ногами, и неиссякаемого источника), и всенепременно как один называли его "мой господин", и что меня удивило - мне кланялись тоже. Софин ни разу не взглянул на женщин, ни разу не ответил мужчинам, лишь коротко, со сдержанным достоинством кивал головой, принимая их "подношения".

Он был на голову выше встречающихся самых высоких мужчин. Прямо-таки гигант.

Так закончился еще один день - легким поцелуем в мою макушку и ужином в одиночестве в моей комнате непонятными кислыми фруктами, вымоченными в отвратительном сладковатом соусе овощами, ну хоть пряного хлеба еще принесли.

Хочу домой. Хочу мамин борщ, а папа у меня вкусно делает шарлотку, только у него она получается такой воздушной. А Макс, мой младший брат, он с детства таскал печенье, у него до сих пор на подоконнике стоит железная коробка, куда он до сих пор таскает печенье с ужина, а ведь ему через неделю шестнадцать стукнет.

Скучаю. Как же сильно я по ним скучаю.

А мой старший брат - Славка - профессиональный спортсмен. И тот ещё ловелас. В детстве он всегда меня защищал. Каждый раз, когда я разбивала дома посуду или вазу, Слава брал вину на себя. Он учил меня приемам самообороны. Именно он научил меня большому теннису, и у меня даже неплохо получалось. На местные соревнования поддерживать меня приходила вся семья. С плакатами, со свистками. Я смахнула выступившую слезу. Плакать еще рано. Пока нельзя. И в прошлом году отец заговорил о турнире большого шлема. И это был взрыв радости, потому что попасть туда была моя самая заветная мечта. До некоторых пор я думала, что несбыточная. Но едва стоило мне в неё поверить, поверить в себя, как я оказалась тут. И что теперь?