даже рассказать ничего нельзя — все будет оглядываться, как будто Мишка его

караулит. И все-таки уезжаем!»

Мишка в это время сидел в землянке около Эй, который чистил картошку для

супа, и обсуждал международное положение:

«Мы, понимаешь... а они...» Разговаривать с Эй было приятно, потому что он

не перебивал, но и скучновато — даже на самые смелые предположения Эй не

реагировал и не отрывал взгляд от ножа, по которому затейливыми лентами

ползли очистки. «И тогда, понимаешь...» — говорил Мишка, успевая следить и за

тем, как плюхаются очистки, и за открытой дверью — не случилось ли там что-

нибудь, требующее его руководящего вмешательства.

Делать ему было совершенно нечего, поэтому он еще издалека услышал

полуторку, слазил в карман, достал замусоленную бумажку и карандаш, и к

моменту, когда Славка прошел мимо двери, вид у Мишки был деловой и даже

озабоченный — вчерашние цифры его не совсем устраивали. Хотя Славка не

заметил его, Мишка вскочил и сказал «здравствуйте», потому что считал Славку

довольно большим начальником.

— А как ты думаешь, — спросил Мишка, усаживаясь снова, — сделал он ей

пузо?

Но Эй и тут ничего не ответил.

Эмка тоже услышала, как подъехала машина, и посмотрела в окно. Славка шел

прямо к ее вагончику, как будто знал, что она его ждет.

«Шапку-то какую дрянную со склада выписал, «не идет она ему», — подумала

Эмка и, спохватившись, кинулась сдирать с веревки белье. Так она и застыла с

вытянутыми руками, когда Славка стукнул в дверь.

— Нельзя! — сказала Эмка и сама удивилась, что это сказала.

— Это я.

— Знаю. Тебе нельзя сюда.

Она слышала, как он сопит за тонкой дверкой.

— Что скажешь? — спросила она, не спуская глаз с Двери.

— Поговорить пришел. Уезжаем.

— До свидания, — и Эмка кивнула, как будто Славка мог увидеть.

— Эмма! — начал было Славка, но Эмка его перебила:

— Уходи!

— Я...

— Уходи! — закричала она так громко, что даже Мишка услышал и

выскочил из землянки.

Завизжали ступеньки. Эмка ткнулась головой в косяк и заплакала.

— Уезжаете? — подскочил- Мишка к Славке.— Какие будут указания?

— Привет! — сказал Славка. — Быстро закрой наряды на ребят и до обеда

отправь в бухгалтерию.

— Будет сделано! .

Мишка не отставал от Славки, широко шагавшего к своей полуторке, забегал

то слева, то справа.

— А может, еще поживете? У нас скоро лафа начнется. Сухой закон отменят.

А девок еще знаешь сколько?

— Подслушивал?

— Да она дура,— паясничал Мишка,— счастья своего не понимает. Другая

бы радовалась столичному подарочку.

Славка что было сил хлопнул дверцей.

«Ладно, — подумал он, — теперь хоть знаю, что за автобус она цепляться не

будет».

Когда вечером, после смены, Юрка вернулся в вагончик, вся компания уже

была в сборе. Сидели они, наверное, давно, с обеда, потому что вещи у всех были

сложены, только Юркино шмотье валялось. Солома из тюфяков пошла в печь, еще

жгли какие-то тряпки — вонища была зверская.

«Замерзли, собаки!» — подумал Юрка.

— Привет ударникам труда! — сказал Шмунин.

«Колбасу они, конечно, доели, — подумал Юрка.— Собаки, конечно. Ну да

что от этих хануриков ждать?»

— Сэры, — спросил он, — кто ужинать пойдет?

Желающих не оказалось.

Когда Юрка вошел в землянку, все замолчали.

«Обо мне говорили, — подумал он, — или о нас. Интересно, хоть один

отказался бы поменяться с нами?

На карачках бы за поездом, пополз, если бы предложили. Только кто

предложит? У них классов по пять, по семь. Не всем же быть интеллигентами.

Надо кому- то и землю пахать. А все-таки здорово они нам, наверное, завидуют».

Юрка сел на свое место, достал из сапога ложку, Эй наложил ему каши. За

столом молчали. Эй поставил рядом еще одну миску, потом еще две — для ребят.

Эмки за столом не было.

«Зря он эту кашу выставил, — подумал Юрка, но ничего не сказал. — А то