учиться на кинооператора. «Жаль, конечно, что он не закончил институт. Но

20

кому сегодня в России нужны дипломы, кто на них смотрит? Кино? Что ж,

это даже лучше, – решила Тоня. – Более современно, больше перспектив,

быстрее карьера».

О-о, наивные представления жен, связавших свою судьбу с

художниками! Не ждите, девушки, того, что показывают в красивых

фильмах и о чем пишут в глянцевых журналах. Врут они всё! Врут. И если

вам доведется встретить бледного юношу с горящим взором, который вам

покажется гением, – бегите от него! Бегите без оглядки, пока вы не

превратились в еще один столб соляных слез!

Закончив операторские курсы, Осип недолго поработал ассистентом

оператора на студии документальных фильмов, участвовал в съемках ленты

про беспризорных детей.

Фильм еще монтировался, но не за горами был очередной «прыжок с

моста»: однажды мартовским утром Осип появился у американского

посольства в Москве, где в очереди, ежась от холода и тревоги, стояли

евреи, желающие покинуть Россию.

Как объяснил потом Тоне, он еще «не чувствовал себя готовым к

настоящему творчеству», еще «не вызрел в нем художник». Оказывается,

вокруг нет чего-то такого... Когда не хватало слов, вернее, когда все слова

уже были сказаны, но они не достигли цели, не донесли мысль, Осип

поднимал руки и делал ими замысловатые движения, чем вызывал у Тони

невольную улыбку, потому что в такие минуты напоминал ей забавного

танцора из еврейского местечка.

«Понимаешь, Тонч (так он называл жену), я не вижу, не вижу вокруг

ни черта, что бы вошло и ожило в объективе... Я слишком хорошо знаю эту,

питерскую, жизнь, я слит с нею – с Невой, мостами, пивнухами,

забегаловками, сыростью и тэдэ. Я не вижу себя. Мне нужно отойти далеко

в сторону, чтобы увидеть себя. Мне нужен совершенно другой опыт, другие

берега...»

21

Тоня, еще не так давно мечтавшая взлететь на гору мужниной славы,

начала смутно догадываться: чем к захватывающим дух полетам, ей лучше

готовиться к «прыжкам с мостов». Она уже не так усиленно искала логику в

поступках мужа, замечая в нем определенную странность, ранее принятую

за одержимость гения. «Ты просто не веришь в свой талант», – убеждала

его Тоня, хотя, по правде, и ее вера в талант мужа заметно пошатнулась.

«Что ж, в конце концов, Америка – не самый худший вариант, лучше,

чем Израиль», – успокаивала она себя. Почему-то была уверена, что рано

или поздно Осипа все равно куда-то понесет. Даже опасалась, что верх

возьмет его глубоко спрятанное, до сих пор не нашедшее своего выражения

еврейство, и «прыжок с очередного моста» произойдет не по

художественным, а сионистским мотивам.

Осипом тогда овладела такая решимость и непреклонность

эмигрировать, что когда в американском посольстве возникли

бюрократические проволочки с документами родителей и старшего брата,

он махнул рукой на семейные привязанности и, не дожидаясь развязки,

купил два билета на Нью-Йорк. (Его родные так и остались в Питере, потом

они уехали в Израиль.)

Осип планировал в скором времени перебраться из Нью-Йорка в

Калифорнию, поближе к Голливуду, и наверняка бы переехал, не повстречай

на одном из нью-йоркских фестивалей известного режиссера Славу

Цукермана.

– Нью-Йорк – самый благодатный для кино город в мире, – говорил

Цукерман, через несколько дней после фестиваля пригласив Осипа к себе в

гости. – Здесь люди открыты больше, чем в любом другом городе Америки,

и не такие жлобы. В этом городе острее чувствуется тоска по прекрасному.

Как петербуржец, вы понимаете, что я имею в виду. Мне иногда кажется,

что, возникни у людей потребность в новой Библии, она будет написана

22

только в Нью-Йорке, и кино исполнит ту роль, что когда-то выполнила

библейская притча...

Было интересно слушать этого режиссера, еврея «русского душой»,

так проникновенно влюбленного в Нью-Йорк. Художественная натура