– Ничего не получится, - перекидывая через голову кожаный ремешок бинокля, возразила Натка.
– У снежных людей - обострённое обоняние. Он нас вычислит - по запаху - вмиг.... Надо забраться на берёзу. Нет другого выхода. Подсади меня, Рыжий.

– Пожалуйста.... Хватайся за нижнюю ветку. Хоп! Уселась? Молодец. Теперь лезь выше.

– А ты?

– Я за тобой.... Хоп. Хоп. Здравствуйте, мадам.

– Мадмуазель.

– Извини. Давай, мадмуазель, ставь подошву сапога на сук. Подтягивайся. Перемещай другой сапог в развилку между этими двумя ветвями. Снова подтягивайся...

– Убери, наглец, ладонь с моей попы!

– Прости, соратница Птичка, - притворно засмущался Пашка.
– Это же я сугубо для пользы общего дела. Лезем дальше.... Так, высота уже приличная. Останавливаемся и гнездимся, спустив ноги вниз, на данной толстой ветке. Двигайся ближе. Хватайся за моё плечо. Крепче.... А твой злобный алмаст не заберётся на берёзу вслед за нами?

– Он не мой, а общественный. В том смысле, что насквозь природный. Кроме того, йети не умеют лазать по деревьям. По крайней мере, так мне говорил Афоня.

– Шаман? Врал, наверное, красуясь перед маленькой и доверчивой девочкой.

– Заканчивай трепаться!
– рассердилась Наталья.
– Шаманы никогда не врут. Не врут и не обманывают. Они, просто-напросто, не умеют этого делать. Мол, не их жизненная стезя.... Вот, из-за тебя, недоверчивого, ремешок порвался. Чуть Лизкин бинокль не уронила вниз. А в карман штормовки не влезает. Куда теперь его девать? Ладно, пусть пока полежит на коленях.... Ой, слышишь?
– перешла на испуганный шёпот.
– Сухая ветка хрустнула. Хрустнула под чьей-то ногой? Или же под лапой? И пахнет как-то странно.... Это он?

Пашка осторожно раздвинул ладонями тоненькие берёзовые веточки, усыпанные крохотными светло-зелёными листочками, заглянул вниз и, нервно передёрнув плечами, подтвердил:

– Припёрся, скотина мохнатая. Амбре? Есть немного. Только пахнет не падалью-гнилью, как можно было ожидать, а.... Не знаю, чем конкретно. Но запашок запоминающийся.... Кстати, можешь говорить нормальным голосом.

– Почему?

– Алмаст, задрав голову вверх, смотрит прямо на нас.

– Ой.... Только смотрит?

– Ага. Изучающее и недоумённо. Словно бы не зная, что делать дальше. Задумался, понимаешь, морда...

– А какой он из себя?

– Наклони голову вниз, да сама посмотри. Если, конечно, интересно.

– Не могу.

– Почему?

– Я очень боюсь, - помолчав секунду-другую, призналась Натка.
– Во-первых, если ты помнишь, высоты.... На сколько метров мы поднялись от поверхности земли? По стволу берёзы, я имею в виду? На двенадцать? На пятнадцать?

– Да, ну. Дай Бог, если на десять. Может, на одиннадцать.

– Всё равно, страшно.

– А чего ты боишься - "во-вторых"?
– заинтересованно прищурился Назаров.

– Конечно же, снежного человека, находящегося внизу, у корней берёзы.... Что это ты так ехидно хмыкаешь? Я же, всё-таки, женщина. То есть, девушка.

– Ты - в первую очередь - будущий буровой мастер. А значит, не имеешь права отступать перед всякими и разными страхами.... Помнишь, что нам говорили на первой лекции цикла - "введение в специальность"? Мол: - "Буровой мастер на дальнем участке - это триста тридцать три профессии, вместе взятые. То есть, и шериф, и армейский генерал, и гробовщик, и укротитель диких животных..."?

– Помню я, - извинительно вздохнула Наталья.
– Только, всё равно, страшно.... Слушай, Рыжий, заканчивай строить из себя не весть что. Повыёживался пару минут, и достаточно. Рассказывай, давай, про алмаста. Иначе обижусь всерьёз и навсегда.... Ну, какой он?

– Вообще-то, я представлял себе снежных людей слегка другими, - признался Пашка.
– Более дикими и первозданными, что ли.... Этот? Ростом метра два с хвостиком. Лохмат. Широкоплеч. Маленькая, слегка приплюснутая голова. Клыкаст.

– Ой!

– Да, ладно тебе, Птичка. Клыки не очень-то и длинные. Так, сущая ерунда. И, вообще.... Ощущается в облике и поведении этого существа нечто картинное. Картинное и неправильное.... Что ещё имеется заслуживающего внимания? Глаза. Круглые, янтарно-жёлтые, неподвижные, очень яркие. Натуральные прожектора.

– У-у-у-у!
– раздалось снизу.
– Ры-ы-ы! У-у-у-у! Ры-ы-ы-ы...

Звуковая какофония, наполненная лютой ненавистью и вселенской тоской, стихла только через три-четыре минуты.