Я вновь оказываюсь в маленьком, тусклом кабинете Смерти.

ГЛАВА 15. ДИЛОС.

Я молчу. Смотрю на свои руки, широко раскрыв глаза, и не двигаюсь. Не могу. Все в эту минуту становится чужим. Настоящая Ариадна Блэк погибла в аварии вместе с отцом и сестрой. Настоящая Ариадна Блэк должна быть похоронена на Западном Кладбище. Она умерла. Но тогда кто сидит в этом тусклом кабинете? Кто пялится на свои ладони?

Приподнимаю голову, а мужчина смотрит на меня прямым, бесстрастным взглядом. Не думаю, что он сможет сказать мне нечто такое, что стянет раны или уймет боль. Жизнь неожиданно стала удивительно наполненной. Наполненной жгучей виной, из-за которой першит горло, из-за которой горят глаза. Стала невыносимой, безжалостной, изнуряющей.

Я закрываю глаза и невольно обхватываю себя ладонями за талию.

Ты думаешь, самое плохое уже случилось, а потом жизнь делает еще хуже.

– Ариадна, – говорит Морт , и, приподняв подбородок, я замечаю, что мужчина стоит совсем близко. Он касается длинными пальцами худого лица и хмурит густые брови. Его глаза кажутся поразительно знакомыми, и когда я подмечаю похожие черты лица, живот у меня вовсе сводит. Нет. Не могу так. – Я не знаю, что сказать.

– Не знаете ? – Я рассеяно смотрю на Ноа.

– Я не мог поступить иначе. И Джин не могла.

– Реджина Блэк.

– Я хотел бы сказать нечто такое, что успокоит тебя. Но я не умею.

– Да, не умеете, – растеряно поднимаюсь и взъерошиваю волосы. Внутри горит нечто неконтролируемое, горячее и колючее, отчего подкашиваются ноги, взвывает все тело. Я ничего не понимаю. Я не могу ничего понять. – Почему?

Ноа молчит. Выпрямляется и смотрит на меня пристальным, понимающим взглядом, от которого становится еще хуже. Отворачиваюсь и горблю спину, покачиваюсь слабо и измотано, будто бы сил во мне больше не осталось.

– Я совсем не знала свою мать.

– Она защищала тебя.

– От чего? От правды?

– Правда ранит людей.

Недоуменно прищуриваюсь. Правда ранит? А ложь приносит удовольствие? Что мне должно помочь? Незнание? Беззащитность?

Впиваюсь пальцами в виски и надавливаю так сильно, что голова вспыхивает.

– Кто вы? – Опускаю руки. – Кто вы, Ноа?

– Я – Смерть, Ариадна.

– Вы знаете, о чем я.

Ноа молчит. Даже у Смерти недостаточно сил, чтобы признать то, что подкашивает обычных смертных. Он расправляет широкие плечи, а я шепчу:

– М ама спасла меня. И я понимаю ее. Но принять ее ложь? Принять то, что она врала мне? Секреты выплывают на поверхность. А вопросы находят свои ответы. Жить и слепо верить, словно тайны так и остаются тайнами – глупо. И она должна была это понимать.

– Она молчала, чтобы спасти тебе жизнь , Ариадна.

– Она молчала о том, кто я… – Растерянно протягиваю я и смотрю на мужчину. – Она молчала о том, кто вы. Это самое важное, неужели неясно, неужели непонятно, что нельзя так поступать с теми, кого мы любим. Нам не нужны секреты, не нужны жертвы, я не хочу даже думать о том, что бы подумал мой папа. Что бы он сделал?

– Лукас был хорошим человеком.

– Да. Был. А вы – нет. Не вы, не мама. Вы не имели права.

– Не тебе судить. Джин жила ради вас. Тебя и твоей сестры. Она скрывалась, потому что надеялась никогда больше не связываться с этой стороной своей жизни.

– Как можно не связываться с тем, что является твоей сущностью?

– Ты бы никогда не узнала, о том, кто ты, если бы не стечения обстоятельств.

– Судьба? – Я вдруг усмехаюсь и касаюсь ледяными ладонями горящего лица. Щеки так и пылают. – М ожет, я не туда на прием записалась? Может, мне стоило пойти к ней?

– Ты здесь, потому что так нужно , Ари. – Отрезает Ноа Морт, подходя ко мне. – И ты можешь отрицать это, ненавидеть, не понимать, но ничего не изменится.

Он отчитывает меня? Я сжимаю в кулаки пальцы и сдерживаю дикую растерянность, злость, обиду. Я смотрю на мужчину и ничего не понимаю. Что он делает? Рассказывает о том, как мне жить ? К ак просто принять перемены и поверить в полную чушь, продолжить ходить, будто бы ничего не изменилось ?

– Вы все сказали?

Ноа Морт недоуменно сводит брови. Я невольно представляю, как в своей голове он перебирает различные фразы, которые когда-либо ему говорили люди, которые смогли бы разбудить во мне понимание или привязанность; набор штампов, вроде: все нормально, ты справишься, все получится. Те самые лозунги для неудачников, которыми так излюбленно пользовалась мама.

– Ты хотела узнать правду. – Наконец, после гробового молчания, говорит Ноа.

– Да.

– Но теперь тебе больно.

Он глядит на меня, будто изучает, будто копается в душе, а я отворачиваюсь, словно пытаюсь закрыться. Но ничего не выходит. Его взгляд проникает даже сквозь кожу.

– Скажи что-нибудь. – Просит он.

– Разве вы не читаете мои мысли?

– Ты ведь просила не читать.

– А вы сказали, что это невозможно.

– Я стараюсь. – Он кивает, а я рассеянно гляжу в пол. Что мне делать?