Валли Тосканини также не скупилась на со¬веты. Валли была выдающейся женщиной с ве¬ликолепным музыкальным образованием, эле¬гантной и обаятельной, истинная гранд-дама, от которой и я нередко получал советы и похвалы. Однажды после “Отелло” она сказала мне: “О, если бы это мог услышать мой отец!” Для Марии дружба с этой женщиной, одной из столпов сво¬его “клана”, имела колоссальное значение. Много значила для нее и дружба с модисткой Бики, род¬ственницей Пуччини, видной женщиной не только в области моды. Бики лично готовила для нее платья. Б “клан” входили и другие представите¬ли влиятельного Милана, среди которых особое место занимал директор газеты “Коррьере делла сера” Миссироли, всегда одним из первых появлявшийся после спектакля в гримерной Марии с поздравлениями.

Подобный блок взаимных симпатий роко¬вым образом перечеркивал Ренату Тебальди или по меньшей мере отодвигал ее на второй план. Рената не смирилась. Оскорбленная явным пред¬почтением, которое “клан” “Ла Скала” демон¬стративно проявлял к сопернице, она покинула миланский театр. Ее решение вызвало массу дис-куссий, но, так или иначе, миланская публика лишилась отнюдь не менее великой певицы, хо¬тя и совершенно иной по темпераменту и манере. В сущности, споры, продолжавшиеся до начала 60-х годов, бушевали вокруг изумительной испол¬нительницы, способной выступать с разнообраз¬ным репертуаром, актрисы, обладавшей тон¬чайшим художественным чутьем, и крупной клас¬сической певицы с ярким и чистым голосом, певицы незабываемой.

В конце 1955 года и Я наконец столк¬нулся с “божественной”. Мне предстояло по-явиться в “Ла Скала” после двухлетнего отсут¬ствия, которое было прервано одним-единствен¬ным выступлением в “Шенье” именно с нею и Протти.

ANDREA CHENIER – La Scala – 08.01.1955 – Callas, Protti - Votto

Я возвращался из Нью-Йорка, где с боль¬шим успехом исполнял “Отелло” совместно с Тебальди, “Кармен” с Райз Стивене и “Шенье” с Зинкой Милановой, после чего выступил на ве¬ронской Арене. “Ла Скала” нас с Каллас ожи¬дала “Норма”, ее боевой конь. Дирижировать должен был мой старинный друг Вотто. Я ехал в

“Ла Скала” ненадолго, так как месяц спустя мне предстояло выступить в венской “Штаатсопер” с “Кармен”, затем отправиться в долгие гастроли по Франции с “Тоской”, “Отепло”, “Девушкой с Запада”, “Самсоном и Далилой”, после чего уехать в Рио-де-Жанейро и Чикаго и, наконец, возвратиться в Нью-Йорк.

Переступив порог “Ла Скала”, я мгновенно почувствовал: позиции Марии Каллас стали на¬столько прочными, что любой партнер был зара¬нее обречен на положение вассала, Эти последние два года стали для Марии периодом подлинного подъема и крупнейшего триумфа. Все как милень¬кие терпели ее выходки и всячески потакали ее капризам. Дело было совершенно понятным, но я решил не поднимать шум и притвориться, что не замечаю, как накануне только ее одну фото¬графировали в премьерных одеяниях; пропустил мимо ушей и ее жалобы на акустику театра.

Все это выглядело достаточно смешно. Я услышал, как один из руководителей театра на ходу бросил вполголоса: “Вот тебе раз! Она, ви¬дите ли, только сейчас обнаружила, что в зале мало акустики”. Скорее всего, Мария находила мой голос слишком звучным и пыталась довести это до меня косвенным путем. Как бы то ни бы¬ло, ей удалось добиться, чтобы сцену вынесли впе¬ред на несколько метров.

Ясно, что открытие сезона должно было сов¬пасть с триумфом “божественной”. Однако и у меня имелось имя и целая карьера зa плечами, а также оказавшаяся под угрозой репутация. Кро¬ме того, я был тут не последним. Пришлось по¬говорить с директором театра Гирингелли и пот¬ребовать, чтобы тот отдал конкретные распоряжения относительно цветов. Я не хотел, чтобы их бросали на сцену из зала, и сказал: “Преду-преждаю. Как только мне станет известно, что для Каллас заранее готовят цветы и раздают их нужным людям из публики, я немедленно орга¬низую то же самое для себя. Судите сами, как бу¬дет выглядеть серьезный театр “Ла Скала”, если его сцена станет филиалом кладбища Музокко”.

Гирингелли заверил, что все будет как подо¬бает. И действительно, спектакль прошел без суч¬ка и задоринки. Мария насладилась своим триум¬фом, я тоже, однако иллюзия равенства просуще¬ствовала всего лишь одну ночь. На следующее ут¬ро в газете “Эпока” появилась обширная статья с множеством фотографий, посвященная нашему спектаклю. Марию Каллас по заслугам превозно¬сили, но в тексте говорилось, что под управле¬нием маэстро Антонио Вотто она “вместе с груп¬пой прочих солистов” блистательной звездой яви¬лась в “Норме”. Разумеется, это была откровенно состряпанная еще до спектакля статейка, но я не мог потерпеть, чтобы со страниц крупнейшей наци-ональной газеты меня публично называли “про¬чим солистом”. И пришел в неслыханную ярость. Я жил на улице Анелли, и редакция “Эпоки” нахо¬дилась прямо за моим домом на улице Бьянка ди Савойя. Я потребовал разговора с директором Энцо Бьяджи. Тот, выслушав мои доводы, согла¬сился, что мне нанесен моральный ущерб, и поста¬рался исправить положение. В следующем же номере опубликовали мой крупный фотоснимок в костюме Поллиона с подписью: “Триумфатор”.

Но столкновение с Марией оказалось всего лишь отсроченным. Во время одного из дневных спектаклей я сидел, гримируясь, в своей артистической, когда ко мне заглянул Этторе Пармеджани, бывший тенор, возглавлявший в ту пору офи¬циальную клаку “Ла Скала”. «Кое-кто, - ска¬зал Пармеджани, — требует, чтобы я не поддержи¬вал аплодисменты публики в твой адрес после арии “В храме Венеры со мною…”»

Я поразмыслил секунду. Либо крепко спаян¬ный “клан” дал трещину, либо там опасались, что мой чрезмерный успех затмит и без того блиста¬тельное выступление Марии. Всего за несколько дней до этого критик “Коррьере делла сера” Фран¬ко Аббиати написал следующее: “На нашей па¬мяти не было другого такого Поллиона, как Марио Дель Монако”.

Разумеется, я любил Марию и восхищался ею, но и допустить, чтобы меня переплюнули, не мог. Когда доходишь до оперных вершин, такого рода подробности приобретают решающее значение для карьеры. Так же как и Мария Каллас, я нахо¬дился на вершине, твердо намереваясь пребывать там и далее.

В тот же вечер между мною и Каллас произо¬шел самый настоящий скандал. В третьем акте я заметил, что Мария стремится держать высокие ноты дольше, чем необходимо. Я понял, что борь¬ба началась. Я ответил в том же духе, насколько мог. Мария не уступала. Она была великолепной Нормой, я - не менее великолепным Поллионом.