Хочется рассказать об одном волнующем эпизоде, связанном с именем Карузо. Это рассказ о честности и благодарности. Происшествие это наполнило ликованием сердце артиста, укрепило его веру в свой народ.

Был ненастный зимний вечер 1908 года. Снег и грязь на улицах. Вдруг звонок. У дверей - мальчик лет четырнадцати, изможденный и уставший. В руках букет цветов и письмо для Карузо. Юноша оказался итальянцем, сыном итальянских эмигрантов, получивших поддержку артиста осенью прошлого года.

– О-о, бедный мальчик, - воскликнул Карузо в порыве сострадания, едва увидев его.

Певец втащил его в дом, снял мокрое пальто, приготовил горячий напиток. Затем он прочел письмо, куда были вложены пятьдесят долларов, которые семья с благодарностью возвращала певцу. Карузо был потрясен. Он не верил своим глазам. Не шутка ли это? Может быть, кто-нибудь решил просто посмеяться над ним? Но нет, это была правда. Мальчика звали Кармелло Трамонтано, сын Винченцо. Оба пекари. Работали много, труд был тяжелый, однако сумели отложить необходимую сумму, чтобы вернуть соотечественнику, который помог им попасть в Америку. Карузо накормил мальчика ужином и приказал шоферу подготовить машину (один из первых фордов). Сразу же после ужина он вместе с мальчиком отправился в квартал города, где жили итальянские эмигранты. Ему хотелось познакомиться с этой семьей и возвратить им деньги. На память он оставил им свою фотографию и несколько бесплатных билетов в оперу. Весело, по-семейному он провел с ними вечер, оставшийся навсегда в его сердце. Воспоминания о нем были для него приятнее, чем о триумфе на сцене.

После летнего перерыва 1908 года театр Метрополитен распахнул свои двери, начиная большой оперный сезон. Как никогда обширный репертуар включал тридцать итальянских опер и столько же немецких и французских.

Почти во всех итальянских операх пел Карузо, вот уже несколько лет занимавший в театре положение первого тенора. Он был в центре внимания всего музыкального мира.

Однажды вечером Карузо должен был заменить баритона в прологе к опере “Паяцы”. Как-то он уже пел вместо тенора Пагани, чтобы не сорвать спектакль в салернском театре Коммунале. На этот раз ему предстояло сделать то же самое, но в более ответственной партии. Карузо спокойно оделся, тщательно загримировался, вышел к рампе и пропел знаменитую арию, как настоящий баритон, вызвав общий восторг и восхищение зрителей, несмотря на меры предосторожности узнавших его по характерным голосовым приметам. После этого он спел свою партию тенора. Этот спектакль - незабываемая страница в летописи театра Метрополитен.

В другой раз он заменил немецкого тенора, заболевшего в середине спектакля. Положение было критическим и сложным даже для музыкального Карузо, который уже поужинал в веселой компании и успел осушить полбутылки вина. В это время к нему и обратился с горячей просьбой директор театра. Правда, в резерве у директора были другие теноры, но они нетвердо знали роль и боялись провалиться. Заболевший тенор, бывший неплохим актером, со своей стороны напрягал все силы и держался как настоящий вагнеровский герой до окончания акта. На большее у него не хватило бы сил. Вскоре приехал Карузо. Его с нетерпением ждали в дирекции. Карузо тут же направился в артистическую уборную. Вслед за ним вошли Гатти-Казацца и дирижер, с трудом дотянувший до конца акта. Оба они сразу заметили, что Карузо не только плотно поужинал, но и хорошо выпил. Крайне озабоченные, они обменялись беспокойными взглядами, говорившими, видимо: “Куда ему петь? Это будет провал!” С низко опущенной головой, бледные, они молча вышли из уборной Карузо, совершенно уверенные в близком фиаско. Один направился в кабинет, другой - в свою закулисную комнату в ожидании начала следующего акта.

Карузо тоже знал, на какой риск он идет. Но, бросая вызов судьбе, он скоро вышел из комнаты с дымящейся сигаретой в зубах, спокойный и невозмутимый, как Иоанн Креститель. Он решил петь, чего бы ему это ни стоило.

Карузо пропел оставшуюся часть оперы властно и непринужденно на удивление и восторг всем, кто был в курсе дела, под несмолкаемый гром аплодисментов публики.

На следующее утро его ожидала приятная неожиданность - большой серебряный кубок с золотой отделкой, подарок от Метрополитен-опера в знак восхищения великим итальянским артистом.

Карузо рассказывал все эти интересные истории моему дяде Маркетти в 1917 году. При этом он шумно, по-детски смеялся, от его облика веяло силой, здоровьем и сердечной добротой.

Рассказывал он и другие истории. Один итальянский эмигрант открыл на окраине Нью-Йорка маленький бар. Ему довольно трудно было привлечь постоянных посетителей в этот район. Чтобы завоевать клиентуру, он прибег к довольно странному способу - повесил у дверей бара фотографию с надписью: “Пою, как Карузо”. Народ останавливался и посмеивался, но некоторые все-таки заходили, чтобы послушать пение. Новоиспеченный подражатель пел как мог, аккомпанируя себе на гитаре. Благодаря своей изобретательности он стал сводить концы с концами.

Однажды и Карузо зашел в ресторанчик. Он попросил хозяина спеть, потом поблагодарил его и оставил некоторую сумму денег, кажется пятьдесят долларов. Может быть, этой суммы было и недостаточно для широкого ведения дела, но она поддержала неудачливого земляка в начале его карьеры.

Вечером 10 декабря 1910 года в театре Метрополитен была поставлена опера Пуччини “Девушка с Запада”. В спектакле участвовали Энрико Карузо, Эмма Дестинн, Паскуале Амато, Адам Дидур, Антонио Пини-Корси. Дирижировал Артуро Тосканини. На премьере присутствовали Джакомо Пуччини со своим сыном Антонио, автор одноименной драмы Давид Беласко, издатель Тито Рикорди и власти большого американского города.

Премьера прошла в самой торжественной обстановке. В театре царила атмосфера, какая бывает только по большим праздникам. Зал был переполнен до предела, а перед зданием стояла огромная возбужденная толпа опоздавших и безбилетников. Спекулянты подняли цены на билеты в четыре-пять раз.

Триумф был полный и для артистов и для авторов, несмотря на то, что были лишь две репетиции. Неистовствовавшая публика двадцать четыре раза вызывала дирижера и исполнителей. “Карузо заставил толпу обезуметь от восторга”, - писал флорентинец Марио Фантини, являвшийся тогда костюмером Карузо. Цены на следующий спектакль были удвоены.