Шрифт:
Здесь, у буфетной стойки, очередь была небольшая, человека три, но Таисия Павловна все равно полезла без очереди:
– Моя очередь давно прошла, я забыла в номере деньги и ходила за ними. Вы мне не верите? – Она с вызовом повернулась к военному, который стоял первым.
– Верю, – ответил военный. – Только вы здесь не стояли!
Но Таисия Павловна уже делала заказ:
– Стакан чая!
– Сахар класть? – спросила буфетчица.
– Нет. Нет, положите ложечку, нет, две ложечки… Нет, не кладите сахару!
– Так класть вам сахар в чай или не класть? – устало переспросила буфетчица.
– Я вам не говорила – чай, я вам сказала – кофе! Я никогда не пью чай!
– Извините, но вы сказали – чай! – мягко вставил военный,
– Я не могла этого сказать, я сказала – кофе! – гневно повторила Таисия Павловна.
Иллария металась по номеру взад и вперед. Потом пришла, очевидно, к какому-то решению, достала целлофановый пакет и начала складывать в него всяческую еду.
Затем Иллария открыла дверь на балкон, вышла, держа пакет в руках, и закрыла за собой дверь. Балкон сплошняком тянулся вдоль здания гостиницы, но чтобы из одного номера нельзя было забраться в другой, соседний, балкончики разделялись кирпичным барьером высотой в половину человеческого роста.
Иллария поглядела на кирпичное препятствие, подтянулась на руках, села на узкий конек этой стенки, перекинула ноги на другую сторону и спрыгнула на соседний балкон. Затем, чтобы ее не заметили из номера, согнувшись в три погибели, чуть ли не на коленках, пересекла этот балкон и взобралась на следующую стенку. Эту сложную операцию она проделала несколько раз.
– Триста шестнадцать, – считала Иллария, – триста четырнадцать, триста двенадцать, триста десять, триста восемь…
Спрыгнув на балкон номера триста восемь, Иллария выпрямилась и заглянула в окно. Но отсюда ничего нельзя было разглядеть.
Иллария постучала в стекло балконной двери.
И сразу возле окна возникли две вопросительные фигуры – пенсионер и его жена.
– Что вы здесь делаете? – возмутилась Иллария.
– Это я вас хочу спросить, – голос у женщины был визгливый, – зачем вы влезли на чужой балкон?
– Это триста восьмой?
– Нет, это триста десятый!
– Извините, – сказала Иллария, – значит, я ошиблась при подсчете! – И снова полезла через барьер.
– Опять к нему! – заметил пенсионер не без ехидства.
– Это все потому, – заверещала жена, – что теперь все разрешается! Сначала женщинам разрешили ходить в мужских брюках, потом разрешили ходить без брюк и почти без юбок, потом разрешили длинные юбки, а мужчинам длинные волосы, как у девиц! Потом…
– Что будет потом?
– Потом я не знаю, но опять что-нибудь разрешат…
Тем временем Мешков в номере триста восемь уже складывал в портфель бритву, мыло, запасную рубашку, как вдруг… постучали в окно.
Мешков озабоченно обернулся и обнаружил Илларию. Подбежал, распахнул балконную дверь:
– Ну, знаете, с вами не соскучишься!
– Сестра меня заперла, поэтому я с этой стороны. Тут легко, – успокоила Иллария, – между балконами барьерчики невысокие, – и прыснула, – только я сначала в чужой номер угодила… Вот я принесла: здесь сыр «Виола», два яйца, крутых конечно, кусок кекса. В поезде всегда есть хочется.
– А если сестра хватится?
– Скажу, сама все слопала.
– Тогда большое спасибо. – Мешков, не колеблясь, положил пакет в портфель.
– И еще, – набралась храбрости Иллария, – я хочу вас проводить! – И испытующе поглядела на Мешкова. Тот храбро выдержал ее взгляд.
– Значит, давайте сразу смываться, а то Таисия Павловна вас разыщет и опять арестует!
– Правильно, – поддержала Иллария. – Уходим сразу!
Мешков взял портфель, и оба направились к двери.
– Я навязчивая, да? – спросила Иллария.
– Вы выдумщица, вы все про себя выдумываете!
Мешков отворил дверь и… увидел Таисию Павловну, которая сердито выпалила:
– Я жду, чем это все закончится!
– Она совершеннолетняя! – напомнил Мешков.
– Я вполне совершеннолетняя, – повторила Иллария. – Я еду на вокзал, провожать.
– Ах, вы уезжаете. – Таисия Павловна подарила Мешкову обворожительную улыбку. – Я так рада была с вами познакомиться. Счастливого пути. Смотрите не опоздайте на поезд!
Иллария и Мешков шли по улице.
– Вы к Таисии несправедливы, – говорила Иллария, – у нее дарование, она заслуженный деятель. Ее выставляют во всем мире. Я служу таланту, это лучше, чем служить министерству.
– Я не в министерстве, я в тресте. Был бы умный, не сидел бы на ста восьмидесяти, а давно ушел в НИИ и сделал диссертацию. – Мешков сам себе удивился и вспылил: – Слушайте, что это я с вами начинаю разговоры разговаривать?